Чума в Бедрограде

— Ты там определись, — Соций угрюмо чиркнул спичкой.

Бахта Рука смотрел на Гошку, снова заметавшегося от стены к стене, и думал, что тому сейчас гораздо сложнее, чем им с Социем. Предложит’ применение ПН4 к Андрею — это правильно, это может спасти ситуацию, но это… в общем, Бахта Рука сам бы никогда не смог.

— Чего определяться? — Гошка застыл посреди кабинета. — Он не знал, а значит, у нас именно она, критическая рассинхронизация .

Повисла тишина, от которой может случит’ся припадок клаустрофобии — густая, плотная, не дающая сделат’ ни шагу не хуже обвала в канализационном туннеле.

Критическая рассинхронизация, диагноз пострашнее любой чумы — водяной, степной, леший знает какой. Единственный повод применит’ право нейтрализации четвёртого, ничего неожиданного, это заставляют зубрит’ в Институте госслужбы, это должен знат’ каждый, кто служит в гэбне, да только обвалившейся на голову тишине наплеват’.

— Из-за ПН4 будет расследование. Заклюют, — смахнул тишину Соций. Он не боится обвалов, он служил в горах. — Выплывет же всё.

Соций не пытался найти оправданий Андрею, он вообще не говорил ни слова про Андрея, но и ухнувшему в припадок ложной клаустрофобии Бахте Руке, и всклокоченному, дёрганому Гошке было совершенно очевидно, что все возражения Соция — это тоже оно, животное, физическое нежелание отгрызат’ самому себе руку.

Где-то там в бумажке, которую швырял Гошка, форме для ПН4, мелькает обрывок из определения гэбни: «единица управления сферой, территорией или учреждением».

Единица, не четыре единицы. И тем более — не три плюс одна.

— Не выплывет, успеем замести, — Гошка скрестил руки на груди и стал обратно собранным, почти живым. — Пользуясь служебным положением, Зябликов Андрей Эдмундович под носом у родной гэбни устроил чуму в Бедрограде…

— Родная гэбня вовремя зашевелилась, по горячим следам выловила папашу чумы Таху Шапку и начала принимать меры? — оживший Гошка вселил в Бахту Руку нездоровый азарт.

— Улавливаешь, — одобрительно кивнул Гошка, взялся за форму для ПН4 и потряс ей в воздухе. — Все помнят, что это непредсказуемая штука? Типа либо его, либо нас, либо кого-то из нас, либо всех сразу, либо вообще никого?

Бахта Рука не хотел вчитыват’ся в служебную инструкцию, он и так в курсе, как оно бывает: созывают Комиссию по Делам Гэбен из одного фаланги и нескольких кожаных плащей Силового Комитета, Комиссия разбирается, что и как, долго разбирается — и выносит решение. Любое. Кто в итоге окажется виноватым и к кому примут меры — заранее неизвестно.

— Так вот мы напряжёмся и сделаем так, чтоб его, — уверенно закончил Гошка.

— Эпидемия, — громыхнул Соций. — На время расследования гэбня снимает с себя все полномочия и передает их Комиссии. Ты хочешь, чтобы в ёбаную эпидемию здесь хозяйничали фаланги?

— Да кто им даст хозяйничать. Пусть забирают здания, архивы, служащих. Но на кой хер нам служащие, мы самую важную работу всё равно всегда сами делаем, своими восьмью руками! — Гошка сбился было, но тут же бодро отмахнулся. — Шестью. И продолжим делать, но фаланги об этом не узнают.

Гошка дело говорил — Бедроградская гэбня в нынешнем составе действительно решала главные проблемы без привлечения дополнительных человеческих ресурсов. Те, кто годами просиживает штаны в кабинете, а по канализациям бегат’ отправляет младших служащих, — не власт’, а одно название.

Временно лишит’ Бедроградскую гэбню официального статуса ещё не значит лишит’ её власти, нашли дураков.

Бахта Рука красноречиво стянул зубами колпачок с ручки — чего медлит’-то?

— Последнее, — Гошка жестом притормозил Бахту Руку, не дал пока поставит’ подпис’.

Внезапно прорывающаяся дотошност’ Гошки в бумажных вопросах до сих пор иногда удивляла даже Бахту Руку. А уж со стороны заподозрит’, какой отпечаток оставила на нём суровая юрфаковская муштра, было тем более непросто.

— Ну? — поднял голову Соций.

— Пну, — честно отозвался Гошка и напомнил одну существенную детал’. — Подписать эту херню значит закрыть перед собой любые перспективы карьерного роста. Чем бы оно ни закончилось, никаких повышений уровня доступа и переходов в другие гэбни подписавшим не светит, — выхватив ручку у Бахты Руки, он первым оставил на листе размашистую, летящую закорючку. — Но лично я и так собирался служить городу Бедрограду, пока не подохну.

Стало легко, как будто воздух из распахнутой форточки наконец заполнил пространство, вытеснил к лешему всё лишнее, сложное и ненужное.

Всё, разобралис’ — а дальше уж буд’ что будет.

Три подписи под печатным текстом с пропусками.

И нужно обязательно в обозримом будущем отдохнут’ и пострелят’ по бутылкам.

— До свидания, — покивал фаланга самому себе, отлепился от подоконника, прислонившис’ к которому он простоял последние сорок минут, почти повернулся к двери, но всё-таки спросил: — Только ещё одно: четвертый-то голова нынче где?

Остатки Бедроградской гэбни синхронно посмотрели на фалангу с непереводимым выражением, которое снаружи должно было являт’ собой скорб’ и неуверенност’, а изнутри ощущалос’ не иначе как «выкуси, сука».

…Стоило подписат’ форму для ПН4 — из приёмной доложили, что фаланга ждёт.

Бахта Рука бросился к вешалке за форменными мундирами, Гошка к бумажке — дозаполнит’ пропуски, Соций к сейфу — согласно протоколу нельзя входит’ при оружии в помещение для допросов, где возжелал сегодня говорит’ фаланга, надо разоружит’ся.

Разоружит’ся, упаковат’ся в мундиры, пристегнут’ на левую сторону ремнями наплечники, стерет’ с ботинок складскую пыл’, кое-как пригладит’ Гошке волосы — а то слишком заметно, что он всё утро как угорелый бегал по отсыревшему городу, даже дожд’ где-то зацепил.

А потом долбаные сорок минут отвечат’ на вопросы про замену проводки, последние пополнения архивов и идеологию за лето!

Фаланга как ни в чём не бывало поддерживал иллюзию будничности всей этой экстренной проверки служебных помещений. Остатки Бедроградской гэбни отводили душу, деляс’ под столом фантазиями на тему его медленной и мучительной гибели — гэбенный служебный код, касания стоп. Чтоб никто не слышал и не видел, что гэбня обсуждает внутри себя. Удобно — помогает быстро принимат’ решения на допросах.

Помогает не впадат’ в бешенство, когда их сорок минут мурыжат ерундой.

Но всё-таки спросил, спросил про Андрея!

— Не знаем, — пожал плечами Бахта Рука, со злорадным удовольствием наблюдая, как меняется стойка породистой ищейки-фаланги.

— Едва ли не у вас собирались спрашивать, — ещё больше подначил Соций.

— Понимаете, — как будто бы извиняяс’, начал Гошка, — у нас критическая рассинхронизация.