Мишель Деон - Высший круг

Этот корабль оказался замечательной игрушкой для взрослых. Артур исследовал его потайные места, обнару­жил лестницу, которая спускалась на этаж, где он должен был бы находиться, поднялся через палубу Б, где молодые ирландские священники читали газеты, куря трубку. Этот стратифицированный мир дышал порядком, здоровьем, покоем. Капитан царствовал из своей рубки, словно неви­димый бог, над счастливым и покорным народом, который жаловался только на плохой кофе, настоящую бурду. Со­временным обществам следовало бы намотать это себе на ус, но никто не смеет об этом сказать.

Проходя мимо курительной, Артур увидел Жетулиу, развалившегося на стуле, вытянув прямые ноги под сто­лом для бриджа. Он был один, на столике рядом с ним стояли пустые стаканы, лицо его было ужасно мрачным. Его красивые руки рассеянно играли с картами, перемешивая их, раскладывая, собирая с быстротой фокусника, или же он разделял колоду на две части, сгибал с одного конца и отпускал, с треском смешивая. Артур вспомнил, как накануне отметил мнимую неловкость Жетулиу в компании с тремя другими игроками. Ловкость бразильца наедине с собой подтверждала предупреждение профессора Конканнона. Он подманивал гусей. В конце концов, в чем его можно было упрекнуть? Он ощипывал тех, кто, видя его мнимую неопытность, надеялись ощипать его. Как бы он ни был ловок, риск был велик. Как и все завзятые игроки, он нуждался в этом наркотике. Артур положил ему руку на плечо.

— У тебя на лице написано отвращение!

— Нет ничего скучнее, чем играть с дураками, которые тебя самого держат за дурака.

— Ты возьмешь реванш еще до того, как мы высадимся в Нью-Йорке.

— Хорошо бы! Я порядком продулся. Что за глупость си­деть целый день взаперти с этими жалкими личностями! Терпеть не могу плавания.

— Завтра начнешь сначала.

— Нет, в самом деле, это глупо.

— Удача переменчива.

— Зато невезение постоянно. Не говори об этом Аугусте.

— Пойдем разомнемся на палубе.

Жетулиу накинул свою крылатку, которая так ему шла, и вышел к Артуру на верхнюю палубу, где в этот предве­черний час никого не было. Они добрую четверть часа хо­дили взад-вперед, не разговаривая. Жетулиу запыхался. На горизонте разверзлась зияющая красная рана. Позади «Квин Мэри» океан выливался в мрачную пропасть под по­перечину из серых туч, ловивших в свои складки припозд­нившиеся отсветы дня.

— Может быть, мы увидим зеленый луч, — сказал Жету­лиу. — Это было бы очень кстати. Я хочу загадать желание.

— Ты правда в это веришь?

— На свете есть вещи невероятнее в тысячу раз. Почему мы здесь, в этот момент нашей жизни, ты и я, разговарива­ем, как старые товарищи, тогда как еще два дня назад мы не были знакомы, у нас не было никаких причин повстре­чаться в прошлом и мало причин увидеться вновь, когда мы закончим учебу в Бересфорде?

Артур был обидчив. Он стиснул зубы, целую минуту молчал, предоставив Жетулиу наслаждаться своим коварным замечанием, а потом произнес как можно непринужденнее, устремив взгляд за горизонт:

— Я разделяю твои чувства. Наша встреча противоестественна. Предположим, например, что в тебе раскроют профессионального игрока, обирающего пассажиров, и все судоходные компании запретят тебе играть. Все, крах! Ты не закончишь учебу, тогда как я получу диплом, который позволит мне поступить в банковский трест. У нас больше нет никаких причин встречаться: ты кантуешься по второсортным казино в Европе, под вымышленными именами, а я разъезжаю на частном самолете. Естественно, я велю тебя арестовать, как только ты превысишь кредит более чем на три доллара…

— Тебе бы романы писать.

— Зачем? Для этого есть «негры».

Жетулиу взял его за плечи и встряхнул.

— Очко, — сказал он. — Понимаю восторги Элизабет по твоему поводу. Она готова тебя проглотить или быть проглоченной тобой.

Артур открыто рассмеялся. Указывая на Элизабет, Же­тулиу думал отвлечь его от своей сестры.

— Это взаимно. Она ужасно привлекательная, хотя и не в моем вкусе…

— Ты привереда. Она красавица.

Артур оставил при себе свои мысли по поводу красоты Элизабет: он никогда бы не сказал, что она красива, или даже очаровательна, как принято говорить в свете. Ей под­ходил только один эпитет: хорошенькая. Да, очень хоро­шенькая, с тем типом миловидности, который, с наступле­нием эры звука, американское кино растиражировало до пошлости: безупречный профиль, сохраняющий детскую чистоту, не совсем естественный светлый цвет волос, то­ненькое горячее тело.

Жетулиу стукнул кулаком по парапету:

— Вот черт! Солнце село. Зеленого луча сегодня не будет.

— Без зеленого луча ты в карты не выигрываешь?

— Я не о картах думал.

Артур это прекрасно знал, но имя Аугусты не сорвется у них с языка. Оно словно священная просфора, которую нужно убрать в самую глубину себя, преградив дорогу чу­жим расспросам. Пустив корни в душе, голос Аугусты, ис­корки в ее голубых глазах, лукавство ее поэтичного лица завладевали мыслями мужчины и уже не покидали его. Рука Жетулиу, обнявшая его плечи, побуждала к откровениям. Артур напрягся. На этом поле, он это чувствовал, Жетулиу всегда будет ему врагом. Если он слишком приблизится к Аугусте, ее брат с пальцами фокусника объявит ему войну.

— Так о чем ты думал?

Жетулиу снял руку и с неожиданной силой стиснул за­пястье Артура.

— Но… вообще… далась же она вам всем!

— Я полагаю, ты говоришь уже не о Элизабет, — холод­но заметил Артур, не пытаясь разжать пальцы бразильца.

С носа корабля в океан нырнула серая тень и с голово­кружительной быстротой понеслась к заходящему солнцу, потушив его последние лучи. Ночь еще поколебалась, сби­тая с толку внезапным затмением, не решаясь прогнать от­светы, задержавшиеся на юге и на севере. Сине-зеленые воды Атлантики превратились в расплавленный свинец, и по величественным изгибам валов, которые с подавля­ющим безразличием рассекал бесстрашный «Квин Мэри», пробежала мелкая рябь.

— Тебе не кажется, — заговорил Артур, — что это вели­колепное изобретение?

— «Квин Мэри»? Шутишь? Просто замок Франкенштей­на. От этой позолоты, от этих люстр меня тошнит. Какая пошлость!

— Я не об этом говорю, я говорю о человеке и его 1400 граммах мозга, которые завладели всем миром и однажды, возможно, завладеют солнечной системой. Тебя не пьянит мысль о том, что ты один из этих конкистадоров?

— Мне пришлось пересекать Атлантику, по меньшей мере, двадцать раз. Мне это уже совсем не интересно. И даже глубоко наплевать. Если бы Аугуста не умирала от страха в самолете, мы бы уже давно приехали, вместо того чтобы тащиться на этом корыте по жутко скучному океану. Нет-нет, я не конкистадор, как ты, как мои предки. Я уце­левший абориген. А это что за клоун?