Мишель Деон - Высший круг

Потом — разрыв, пробел неизвестной продолжительности. Он едет по Пятой авеню с Аугустой. Луис и Жетулиу уехали на такси. Оставив его с ней наедине, они, как им кажется, разыграли главный козырь, но возможно, что эта последняя карта — лишняя, как лишними были щедрые чаевые де Со­узы мелкому обслуживающему персоналу. Артур, гордый и недоверчивый, не позволит смешать себя с ресторанной челядью. Его пальцы сомкнулись на обнаженной руке Аугусты повыше локтя. Ей хочется пройтись по магазинам.

— Не бойся, Артуро! Я ничего не покупаю. Только под­глядываю.

Ей больше хочется позабавиться и поставить продав­ец в тупик ложно невинными вопросами. В «Тиффани», перед футляром с рубиновым колье, она спрашивает:

— Как, по вашему опыту, такие драгоценности покупают мужья или любовники?

В отделе нижнего белья «Блумингдейл» она спрашивает у молодой девушки, подстриженной под мальчика:

— У вас есть что-нибудь черно-розовое? Мой муж предпочитает черный цвет, а любовник — розовый. Не могу же переодеваться по три раза в день.

В книжном магазине:

— Мне нужна «Камасутра», набранная шрифтом Брайля. Это не для меня. Я уже читала ее два раза. А вы?

После магазинов с кондиционерами на улице просто нечем дышать. Аугуста подносит руку к открытой груди.

— Я уверена, что подхвачу смерть. Разве так не будет лучше для всех? Для Жетулиу, который не может свести концы с концами и каждый день выстраивает невероятные комбинации, чтобы нас не выбросили на улицу. Для тебя, мой дорогой, который утверждает, будто меня любит.

— Я тебе такого никогда не говорил.

— Это и так видно. Где ты живешь?

— В нижнем Манхэттене.

— Мне хочется взглянуть на твою квартиру.

— Это не квартира, просто отдельная комната, которую мне сдает бывшая венгерская балерина.

— Хочу побывать на твоем чердаке.

— Это вовсе не чердак, и я живу в двух шагах от Янсена и Бруштейна и в трех от Элизабет.

Такси отвез их на Ректор-стрит. Шофер-негр улыбался в зеркало заднего вида, когда они говорили по-французски:

— Я сам с Гаити. Приятно слышать французскую речь. А еще приятнее, когда мне говорят «спасибо» или «пожа­луйста».

Волосы этого человека представляли собой странный черный курчавый шар. Он был в синих солнечных очках. Артур спросил себя, почему он сегодня обращает внима­ние на волосы всех людей, которые попадаются на пути. На лестничной площадке они столкнулись нос к носу с миссис Палей, которая выходила из комнаты Артура с тряпкой и шваброй в руках.

— Я как чувствовала, что у вас сегодня будут гости. Я только слегка прибрала. У вас всегда такой порядок! Про­сто красота.

— Мистер Морган мне столько о вас рассказывал, — сказала Аугуста. — Вам нужно написать мемуары. Редкая женщина пережила столько, сколько вы.

Артур улыбнулся: он только мельком упомянул имя Па­лей и то, что она была балериной. И тут же оторопел, пой­мав себя на мысли о том, что миссис Палей носит седой парик с длинными свисающими буклями: просто наваж­дение какое-то!

— На каком языке мне писать эти мемуары? Я уже давно больше не говорю по-венгерски. Немецкий ненавижу. Французсский… Жалкий лепет…

— Мистер Морган уверял меня, что у вас была связь с королевской особой.

Миссис Палей неопределенно махнула рукой.

— Весьма возможно! В те времена не спрашивали па­спорт на каждом углу.

Боясь, что разговор слишком затянется, Артур открыл дверь своей комнаты, вошел и окинул взглядом крошечный мирок, отмеченный присутствием только его самого. Эли­забет как приходит, так и уходит. Стол, книги, сложенные стопкой на сундучке, кровать, чинно покрытая покрыва­лом из кретона со всадниками и молодыми женщинами, купающимися в пруду, — весьма скромная обстановка, чтобы принимать Аугусту, но она сама этого хотела. Стоя на площадке, она все еще с выверенным простодушием на­водит свои чары на миссис Палей.

— А вы не думали о том, чтобы открыть балетную школу?

Миссис Палей расцвела, и ее «понесло». Ее жильцы не так любезны, все жалуются. Она вспомнила про Дягилева, Лифаря, Баланчина. Русские все прибрали к рукам. Она никогда не любила русских. Артур прекрасно понимает, что Аугуста, испугавшись собственной смелости, ведь она сама напросилась в гости, оттягивает тот момент, когда окажется с ним вдвоем. Когда, наконец, она вошла и он за­крыл дверь, оставив миссис Палей наедине с ее мрачными размышлениями о былом величии, Аугуста (он это видел по ее механическим, скованным движениям, по нервозности, с какой она сцепила руки, чтобы не выдать себя, по ру­мянцу на ее скулах и по взгляду, который она отводила от него, рассматривая скудную обстановку комнаты) сказала бесцветным, незнакомым голосом:

— Артур, как тебе хорошо! Ты довольствуешься совсем немногим! Тебе легко будет найти счастье в жизни. Жету­лиу совсем другой. Ему хочется всего, чего у него нет. Меня всегда удивляло, что вы друзья.

— Не строй из себя простушку. Мы с Жетулиу совсем не друзья.

— Он так хорошо говорит о тебе. Сегодня познакомил с хорошим другом, который может пригодиться тебе будущем.

Артуру хотелось ответить, что он сам займется своим будущим, без всяких Жетулиу, но он видел слишком много животного сообщничества брата с сестрой, чтобы пойти на такой риск. Аугуста полистала тетрадку, раскрыла книгу, взялась рассматривать гравюры на стене.

— Кто это ?

— Эрцгерцог Рудольф.

— А это?

— Императрица Австро-Венгрии. Или ты предпочитаешь, чтобы я называл ее Сисси, как в романах для одиноких женщин?

— А… какая трагедия! В Женеве мне показывали место где ее убили.

Она села на кровать и стала разглаживать ладонью по­крывало, опустив голову, глядя в сторону.

— Что с нами происходит?

— Я уже полгода отчаянно пытаюсь тебя увидеть, но Жетулиу стоит на страже.

— Сегодня он был не слишком бдителен…

— На то есть причина.

— Да, я хотела увидеть, где ты живешь.

— Я живу не здесь.

— А где же?

— В своей голове, а моя голова забита Аугустами, кото­рые не похожи друг на друга и носятся по кругу.

С улицы доносился речитатив Нью-Йорка, полицейская сирена. В небе над Манхэттеном проплывали самолеты, на­правляясь в аэропорт, и словно большие коршуны, описы­вали круги, снижаясь, если полоса была занята. Квартал обезлюдел. Тысячи людей поджаривались на солнце на пля­жах Лонг-Айленда. Артур облокотился о подоконник, по­вернувшись спиной к Аугусте, и ее голос доходил до него словно сквозь вату.

— Я не слишком мешаю Элизабет в твоем кругу?

— Она принадлежит к другому кругу. Она приходит ко мне, когда свободна.

— Тебе незачем скрывать это от меня: она твоя любов­ница, да? О, не отвечай! Ей это ничего не стоит.

— Спроси у нее.