Мишель Деон - Высший круг

— Артуро, Артуро… Я здесь!

— Ты спишь?

— Да, и мне снилось, что ты зовешь меня на помощь.

— Я даже не знаю, где мы.

— В Ки-Ларго.

— Где это?

— Во Флориде.

— Давай завтра вернемся в Нью-Йорк.

— А если Манди не захочет?

— Украдем катер.

— Я не умею им управлять. Но ты можешь ее попросить. У меня такое чувство, что она ни в чем тебе не откажет.

— Ты хочешь сказать, что останешься здесь — один, без меня?

— Я не избалован, а здесь просто рай: шампанского сколько хочешь, клуб для нас одних, кукольный домик в джунглях, ты в моей рубашке, что придает еще больше очарования этому островку.

— Никогда не думала, что ты такой циник.

Несколько минут тишины, и снова зазвучал робкий голосок Аугусты.

— Если я попрошу тебя прийти ко мне, поклянись, что ты этим не воспользуешься… Поклянись!

— Не требуй невозможного.

— А я думала, что ты джентльмен.

— Глубокое заблуждение.

Снова прошло несколько минут, и Аугуста слабо вскрик­нула.

— Я слышу, как кто-то бродит вокруг дома. Я уверена, что это Клифф.

— Никого нет.

— Откуда ты знаешь? Посмотри сквозь жалюзи, но не открывай.

Артур встал, поднял жалюзи, несмотря на просьбу Ау­густы. По небу, побледневшему от луны, бежали серые и голубые тучки.

— Ты его видишь?

— Я вижу только волшебную ночь.

— Раз ты не хочешь прийти, я сама приду.

Она появилась в проеме двери. Он различил только бе­лую рубашку без головы и ног. Аугуста бросилась на диван и завернулась в одеяло.

— А я? — спросил он, укладываясь рядом с ней на узком ложе.

Аугуста повернулась к нему спиной. На рассвете он от­кинул край одеяла и прижался к ней, просунув руку под те­плую и голую спину Аугусты. Он ждал неизвестно чего, быть может, счастья, или что его унесет волной к новой жизни, которая начнется с восходом солнца. Она спала или при­творялась, что глубоко спит, не зная или притворяясь, что не знает о желании Артура. Она не пошевелилась, когда он отстранился от нее, в большей степени разбитый, чем если бы они всю ночь занимались любовью. Было светлым-светло. Артур приготовил чай, фруктовый сок, поднос и вышел в сад, чтобы сорвать красную розу. В нескольких шагах ниже берег описывал дугу, обрамленную тонким серпом светлого песка. Море ласкало песок, а из воды торчала голова с при­липшими волосами, мокрое лицо, обнаженные грудь и жи­вот, ноги Манди. Замерев, она отдавалась дрожащему свету пробивавшемуся сквозь листья пальм и пиний.

— Самое лучшее время. Делайте, как я.

Она подобрала с песка полотенце и обернула его во­круг пояса.

— Где ты был? — спросил сонный голос Аугусты.

— В саду. Из воды выходило морское божество в кос­тюме Евы.

— Манди?

— Ну не Клифф же.

— Это она нарочно.

— Слишком много чести.

Он поставил поднос на низкий столик на веранде, меж­ду двух кресел. Аугуста села и закинула ногу на ногу. Точно молния блеснула. Поскольку он не сразу оправился от шока, она сказала:

— Ты вуайерист.

— А ты динамистка.

— Твои рубашки слишком короткие. Сразу не подума­ешь. У тебя что, денег нет, чтобы купить рубашки с длин­ными полами? Какая эта Манди?

— Белокурая.

— Я всегда догадывалась, что ты предпочитаешь блон­динок. Что я здесь делаю? Ты прекрасно знал, что я не люблю море.

Она не любит море, это правда, и никогда не будет ку­паться. Сидя в сари на пляже, обхватив согнутые колени, она следит взглядом за Артуром, окликает его, если он за­плывает слишком далеко, встает и идет к нему навстречу с халатом.

— Ты совсем замерз!

— Не стоит преувеличивать. На воздухе холоднее. Вода — 27 градусов.

Ему нравится, когда она его вытирает, трет полотенцем спину, грудь, поясницу, живот и бедра. Она смелеет, а он бесстыдствует под халатом.

— Какая гадость! Возбуждаешься от всякого пустяка.

— От пустяка? Ты этого пустяка и хочешь.

Сари, купленные в Ки-Бискейн, закрывали ее от шеи до пят. Когда они гуляли, Аугуста надевала широкополую панаму, одолженную Манди. Однажды днем, во время сиесты, она, наконец, сдала последний рубеж обороны. Их наслаждение было огромным. Они продлят его, как ненасытные, и больше ничто не будет иметь значения, даже Манди, каждое утро выходящая из воды, обнаженная, с масляно лоснящимся телом, оборачивающая бедра полотенцем и легким шагом удаляющаяся к клубу.

На выходные из Майами и Фламинго приходят яхты. Клуб оживляется. За столом прислуживают два азиата. Откуда они взялись? На кухне Клиффу помогает молодая полнеющая женщина цвета эбенового дерева. «В будни он держит ее под замком», — говорит Манди. В субботу ве­чером пары идут танцевать. Какая-то компания купается перед бунгало посреди ночи. Крики женщин и густой смех мужчин будят цапель, уснувших в соседней бухточке. В по­недельник все приходит в норму. Клуб и Ки-Ларго снова принадлежат только им. Помощница Клиффа и два азиа­та исчезли. Манди проходит перед бунгало после купания. Аугуста права: Артур — вуайерист, не то чтобы Манди его привлекает, но ее тайна его будоражит. Выходя из воды, она похожа на греческие статуи мальчиков, которые выта­щили из моря через три тысячи лет: узкий таз, квадратные плечи, лицо в шлеме из мокрых волос. Редко когда ее губ касается улыбка. Ее хрипловатый голос звучит несколько робко. Она мало говорит, и очень может быть, что она ис­пользует грубые слова, потому что не знает других. С по­трясающей интуицией, с какой женщины постигают своих соперниц, Аугуста сказала:

Никогда не видела, чтобы человек так себя любил и так себя берег.

Артур подумал, что Аугуста любит себя недостаточно, по меньшей мере, не так сильно, как он любит ее.

— Как хорошо, что ты здесь, — сказала она, положив голову на плечо Артуру. — Нужно любить меня за двоих, иначе я утоплюсь. Ты на это способен?

После полудня солнце жарит прямо в бунгало. Побере­жье Эверглейдс едва различимо в дымке, поднимающейся от болот. Аугуста ложится на кровать. Он развязывает сари и смотрит на нее, не прикасаясь.

— Ты сравниваешь меня с Манди? Я не такая красивая. Я знаю. Я буду страшная под старость.

— Она не состарится. Она из мрамора. Мрамор холоден. А ты цветок. Нужно поскорей тебя сорвать…

Он вдыхает ее запах, и Аугуста погружается в бессознательное, закрыв глаза, сжав кулаки, ни единого слова не слетит с ее губ. Придя в себя, она прижимает его к своей груди, целует в лоб, гладит по голове. Разделяя наслажде­ния, тонешь в мечтах.

Проходят дни. Они их не считают, так чудесно жить только для другого. Ки-Ларго — колодец забвения. Однаж­ды вечером позвонила Элизабет. Они в зале клуба, и Аугу­ста взяла трубку за стойкой бара. Артур расслышал только краткие ответы — смущенные, как ему показалось.

— Хочешь с ним поговорить?.. Нет!.. Он мне показы­вает, что целует тебя. Ты что, Эли? Все чудесно, благода­ря тебе. Мы приедем через четыре дня. Нет, мы не можем здесь остаться на всю жизнь. Жетулиу освободится 15. Ему будет нужно, чтобы я была там. Нет-нет, прошу тебя, ниче­го не говори. Ничего не делай. Мы тебя любим.