Илья Фальковский - Володя, Вася и другие. Истории старых китайских интеллигентов, рассказанные ими самими

У нас другая проблема. Все, от центра до низа, обратили внимание на материальное производство, на экономическое развитие. А образование — это духовное производство. Но духовное производство малозаметно. Все чиновники хотят быстро показать свои результаты. Деньги. Цифры. Масштаб. Можно набрать много людей, а образования не будет. В Пекинском и Шанхайском университетах иностранных языков ситуация лучше. Почему? Потому что они сохраняют такой же масштаб, как раньше. А в нашем университете — нет. Когда училась ваша жена, существовала только одна группа. Их в группе было двадцать с лишним человек. А с 2008 года, как я уже сказал, стало в два раза больше — две группы. Те же преподаватели. Но студентов стало гораздо больше, значит, и работы больше. Тяжело. Стало меньше практики. Раньше на уроке было много практики — каждый успевал говорить, отвечать на вопросы. А теперь — нет, нельзя. Не хватает времени. Если преподаватель каждому задаст по одному вопросу, то не успеет ничего сказать. Надо проверять много тетрадей. Раньше мы все внимательно проверяли тетради — упражнения, домашние задания. А теперь — нет. Это очень простой вопрос. Допустим, я. Я уже опытный, очень опытный преподаватель. У меня шесть предметов. Я могу справиться. А молодой преподаватель не может. Он хорошо ведёт один предмет — это уже замечательно. Два — ещё, может быть, неплохо. А три — уже нужно смотреть. Может получиться ерунда. Не успевает проверить работу, домашнее задание. В итоге качество падает.

Мне уже за шестьдесят лет. Я считаю, что у меня получилась счастливая жизнь, спокойная, хотя и не богатая, и не слишком завидная. Десять лет назад меня утвердили в должности проректора. Не здесь, а в другом университете, в Чжаоцине. Я получил официальное сообщение от начальника провинциального управления образования. Но я отказался. Я не люблю такую жизнь. Я им сказал, что меня как профессора русского языка тоже подготовило государство. А там нет этой специальности. В том университете нет русского языка. Я там был бы просто администратором, чиновником. Могу ли я выполнять эту работу? Могу. Я даже считаю, неплохо могу. Но не люблю. Мне жалко не заниматься русским языком. Это основное. Во-вторых, я уже привык к преподавательской жизни. Это что значит? Свобода. Более свободная жизнь. А умственные и творческие элементы, импульсы возможны только в более свободной жизни. Хотя здесь нет власти, нет больших денег, нет завидного социального статуса. Но это для меня неважно. Мне важно только то, что я говорил. Внутренний покой и внутренняя свобода. Это мое поведение потрясло всех сотрудников вузов провинции Гуандун. Нет ни одного человека, кто бы так поступил. Почему? Потому что они все хотят туда, наверх. Быть чиновником. И в России тоже у многих такая психология. Это нормально. Я не говорю, что это неправильно. Правильно. Но только пусть каждый делает то, что он хочет.

Пришло время рассказать о моём городе. Гуанчжоу, он же Кантон.

Да, я по праву называю его своим — здесь я живу, работаю. Здесь я женился.

Я познаю его по крупицам.

Но познал ли я его?

Вначале он предстал передо мной шумным торговым центром.

Думаю, таким он предстаёт и перед большинством моих соотечественников, ежегодно прибывающих на ярмарку Canton Fair.

Облик города менялся. Небоскрёбы и телебашня росли на моих глазах. Заха Хадид соорудила похожий на инопланетный корабль Большой театр. На башне и небоскрёбах зажглась ночная подсветка.

Стоило отойти чуть в сторону, я оказывался в трущобах. Узкие тёмные переулки, дома с противоположных сторон тянутся друг к другу, опираются друг на друга своими балконами. Машина бы не протиснулась сюда. Я жил в таких трущобах, когда в первый раз приехал к моей будущей жене. Она была ещё студенткой. Мы сняли квартиру в селе напротив её университета. В кровати под циновкой обитали полчища маленьких тараканов. Пару раз в квартиру забегала крыса. Сидела на столе и смотрела мне в глаза. Единственной отрадой для меня было гулять по парку на горе Байюнь, у подножия которой расположен университет. Я уходил вглубь парка, подальше от людей, бродил дикими тропками среди кущ молодого бамбука, скользил по склонам вдоль ручьёв, придерживаясь за тонкие нити глициний.

Большой театр (арх. Заха Хадид). Гуанчжоу

Трущобы Гуанчжоу

Постепенно я узнал географию города. Он тянется вдоль Жемчужной реки. Вдоль реки идёт и главная торговая магистраль — Чжуншаньдадао. На севере — горы Байюньшань, Маофэншань, Нютоушань, Хуолушань. На востоке — новый, современный центр города, район Тяньхэ, на западе старый, районы Юесю, Ливань. Мой товарищ Шамиль, преподаватель русского языка из университета, в котором училась моя жена, говорит, что в Гуанчжоу нет старого города. Это не так. Его не нужно искать. Его нужно заметить. Да, дома безжалостно ломали. Но структура улиц много где сохранилась. Остались храмы, традиционные сигуаньские дома вокруг озера Ливань. На входе в них трехслойные деревянные двери — вначале подобие четырехстворчатых калиток, затем выдвижная рама с поперечными тонкими брусками, а за ними собственно двери из камфорного или красного дерева с медными молотками-кольцами. Остались торговые дома с аркадами, цилоу, смесь китайской и западной архитектуры, возведённые в XIX — начале XX веков. Одна из улиц таких домов, Эньнинлу, идёт от озера Ливань в сторону острова колониальной архитектуры Шамянь. Её удалось отстоять от сноса в 2007 году благодаря неожиданно развернувшейся в прессе шумихе. Редкий, почти невозможный здесь случай. Закинув ноги на спинки бамбуковых стульчиков, торговцы спокойно дремлют под сенью аркад. Но долго ли продлится это спокойствие? Ведь планы по сносу не отменили, а лишь отложили на время.

Я нахожу брошенные и полуразрушенные сигуаньские дома и брожу по ним. Весь в пыли, продираюсь сквозь сетку паутины. Разбуженные мной огромные косматые пауки удирают вдаль. На полу валяются остатки деревянных дверей, поломанной мебели, разбитые фарфоровые чашки.

Ливаньские двери

Торговые дома с аркадами, цилоу. Кайпин

Родовой храм в заброшенной деревне. Гуанчжоу