Илья Фальковский - Володя, Вася и другие. Истории старых китайских интеллигентов, рассказанные ими самими

Нашёл дом своего прадеда — в пятнадцати минутах ходьбы от чистого центра, посреди бездорожья, ухабов и слякоти.

В общем, я пригласил японца к себе в Москву.

А потом в Китай. Пообещал сделать выставку его фотографий у нас в университете. И он приехал.

В тот же день к нам заселилась тёща.

Я надеялся, что выставка японского фотографа станет моим счастливым билетом.

Дело в том, что в прошлом семестре я делал выставку русского фотографа.

Тот оказался чудовищным пьяницей. Каждый вечер валялся у нас в квартире на полу. Не мог доползти до кровати.

Моя жена на него орала:

— Степан, иди мыться! Степан, меняй трусы!

Он терпел целый месяц.

А перед отъездом надулся:

— Кто она такая? Молокососка! Мне уже пятьдесят лет, а она: «Степан, иди мыться. Степан, меняй трусы!».

Потом у нас в Гуанчжоу проходил международный поэтический фестиваль. Я обнаружил в списке участников одного русского поэта. Он оказался моим приятелем. Пригласил его с выступлением к нам в университет. Он приехал в десять утра. Пьяный в стельку. Я приготовил целый перформанс. Его стихи переведены на китайский. Так что он должен был читать по очереди со студентами, одно стихотворение он по-русски, другое — студент по-китайски. Студенты должны были меняться после каждого стихотворения, чтобы им было не скучно сидеть и слушать. И они читали. Но поэт не смог. Забыл свои строчки. А потом и вовсе упал со сцены.

Так что меня вызвали к ректору. Сказали: хватит уже русских гостей. Я долго извинялся. Пообещал, что зато японец будет нормальный.

В первый же день поездки Акира отведал сладкого китайского бальзама. Так развеселился, что стал играть пластиковыми парковочными столбиками в футбол на территории кампуса. Они залетали в окна домов. Потом у него с ноги слетел ботинок. В окне нашего профессора разбилось стекло.

Меня снова вызвали к ректору.

А к нам приехала тёща.

Жена решила поправить своё здоровье.

Поправить здоровье по-китайски — это значит подкормиться.

И тёща приехала её кормить. Поселилась у нас в квартире.

Я спросил:

— Где будет жить Акира?

Жена сходила к ректору.

Выбила Акире отдельную квартиру на нашем же этаже.

И это стало началом моего падения.

В своей квартире я больше не мог находиться.

Посреди гостиной теперь неизменной каменной пагодой возвышалась тёща.

С утра до вечера громко по-китайски ревел телевизор.

Я изредка заходил.

За стаканчиком. Или за штопором. Тёща принюхивалась и комментировала:

— Они пили!

Тогда мы сменили тактику. Уходили в город гулять.

Когда я появлялся вечером, тёща говорила:

— Бесцельно шляется! А уедет в Москву, будет там два месяца шляться!

Потом Акира улетел в Алма-Аты. До моего отъезда в Москву на зимние каникулы оставалось ещё три дня.

Теперь я сидел дома. Телевизор по-прежнему орал на всю квартиру.

Наконец я не выдержал:

— Тётя, не пойти ли вам погулять?

— Вот ещё, зачем это?

— Для здоровья полезно.

— А может, я хочу поскорее сдохнуть!

— Тётя, а когда у нас родится малыш, кто же будет за ним приглядывать?

— Пусть твой отец приглядывает!

— Но он же уже старый!

— Вот узнайте, сколько стоит няня, мне предложите, тогда, может, и соглашусь приглядывать!

Я временно отступил. Чтобы сделать новый заход. Сказал уже прямо:

— Сколько можно смотреть телевизор?

— А ты что делаешь?

— Книжки читаю.

— А книжки читая, можно зарабатывать?

Я не сразу же нашёлся. Огрызнулся:

— А в телевизор глядя, можно зарабатывать?

— Я уже своё заработала! Теперь на пенсии, что хочу, то и делаю!

Тогда я всё-таки напряг мозг. Сказал:

Гуанчжоуский модерн

— Книжки читая, можно зарабатывать! Если много читаешь, то у тебя много знаний. А чем больше знаний, тем больше и заработаешь.

— А ты почему так мало зарабатываешь?

Сражённый железной логикой, я молчал. Тёща не унималась:

— Вот у нас повар в ресторане напротив в три раза больше тебя зарабатывает! А ни одной книжки не читал!

Перед моим отъездом мы втроём пошли в кафе. С целью примирения. Заказали блюда. Пока их готовили, я начал изучать иероглифы в меню. Многие были мне незнакомы. «Хорошо бы всё знать, — подумал я, — чтобы почаще ходить в кафе одному».

Дело в том, что я самоучка. Лучше говорю, чем читаю. Поэтому могу попасть впросак.

Решил спросить у жены значения некоторых иероглифов.

Тёща вновь принялась орать:

— Отстань от моей дочки! Пусть тебя студенты учат! Ты их русскому, а они тебя китайскому!

Нервы наконец сдали. Я ушёл, хлопнув дверью.

Тяга к знаниям до добра не доводит.

Скоро я улечу из Китая. Не знаю, вернусь ли вновь.

Умберто Эко писал, что, читая о чужих жизнях, ты проживаешь их вместе с героями. Живёшь множеством жизней. Тем самым продлеваешь свою.

Но вряд ли этот ответ устроил бы тёщу.

Я хотел поговорить с первой преподавательницей профессора Николая, той самой полурусской-полукитаянкой, о которой он рассказывал. Но она недавно перенесла тяжелую операцию, сказала, что ей сложно долго общаться, да и вообще нечего о себе рассказать. Потом я вспомнил, что в прошлом году на юбилее Гуанвая познакомился с одной старой преподавательницей, очень маленькой и очень худой, с белыми волосами. Наверное, самой старой из присутствовавших на банкете. Я не запомнил её имени и поэтому называл её Пушинкой. Просто Пушинкой.

Я попытался дозвониться Пушинке. Безуспешно. Мобильный был недоступен, а к городскому никто не подходил. Пробуя её разыскать, жена позвонила своей бывшей преподавательнице Лилии. Та и посоветовала взять интервью у профессора Юры, назвала его выдающимся преподавателем.

Профессор согласился нас принять у себя дома.

Мы сказали, что приедем после работы, около пяти часов.

Профессор рано ложится спать.

Он попросил приехать пораньше, к четырём.

Мы зашли в университетский магазин за фруктами.

У порога профессорской квартиры стояли в четыре сорок.

Открыв дверь, профессор сразу же отругал нас за опоздание.

Сконфуженные и пристыженные, мы сели на диванчик.

Без лишних размусоливаний профессор начал рассказывать о своей жизни.

Знаете, я уже много лет не говорил по-русски. Почти всё забыл. Я могу говорить по-русски, но обязательно в разговоре буду допускать ошибки. Русский язык очень трудный. Всем известно, он имеет падежи, склонения, виды и так далее.

Раньше у меня было русское имя Юра. Мне уже девяносто лет по китайскому календарю (китайцы считают свой возраст не от даты рождения, а с момента зачатия. — И. Ф .). Я родился в 1927 году. По русскому календарю мне почти девяносто. Я вырос в Ухани, в провинции Хубэй. Моя семья происходит из провинции Цзянсу, из города Нанкин. Семья была не богатой, но и не бедной. Отец был переводчиком английского языка, работал в нефтяной компании. Мать — домохозяйкой. Нас было пятеро детей, кроме меня ещё два брата и две сестры.