Татьяна Перцева - Город уходит в тень

И особенно от этого не страдала. Да и никто не страдал. В моем районе люди жили либо в частных домах, либо в коммунальных дворах: в большом дворе стояли крошечные домики. Везде без исключения удобства и вода во дворе. Никто от этого не помирал. Я ни разу не слышала жалоб. Об этом не говорили вообще — неинтересно.

И, кстати, я бывала в домах крупных партийных работников — многие жили по соседству. Смею заверить: любой нынешний бизнесмен, имеющий пару лотков на рынке, презрительно сплюнул бы при виде тогдашней роскоши, которой просто не было. Их дома отличались от моего устойчивым бытом. Очень многие жили в Ташкенте до войны — была обстановка, мебель, шторы и т. д. Чего не было у моих эвакуированных родителей. Очень долго мебель у нас была казенной.

Я бывала и в домах профессуры. Та же картина. Добротная мебель, может быть, картины (недорогие), абажуры, но и только. В доме моей подруги Милы Поляковой, дед которой был известным профессором, были два предмета роскоши: библиотека, источник моей лютой зависти (там я впервые увидела книгу Андрея Белого «Петербург»), и гигантский аквариум на всю стену большого зала. И, пожалуй, все.

Высокие потолки были тогда во всех домах. Это не роскошь. Радиоточки были у всех. Из динамиков целый день лились мелодии, передачи спектаклей, детских и взрослых. Да что там, просто книги читали…

Хочешь — ходи в театры, читай книги. Все было по карману. Все зависело от тебя.

Я не знаю, почему меня так тянуло, скажем, в музеи. Я могла часами просиживать в публичке. Я про театры не говорю. Туда бегали все мои одноклассники, друзья и не друзья. Им нравилось. Их туда не на поводках вели. Как выразился известный ташкентский поэт Раим Фархади, самой популярной фразой была «Нет ли лишнего билетика?»

Такая была эпоха. Такие были ценности.

Совсем другие ценности. Совсем.

Мы были счастливы. Мы не придавали значения наличию в квартире унитаза. И если ко мне приходили более обеспеченные друзья, их не смущала обстановка. Мой лучший друг Леня Миронов жил в полуподвале. Несуразная первая, вечно полутемная комнатуха и маленькая вторая. Отец, мать, трое детей. Да плевать было и мне, и ему на то, что у нас стояло дома. Это даже не обсуждалось. Я приходила к той же Вере, и плевать мне было на убогую обстановку. Вера-то была чудесным человеком! Да и у меня дома не чиппендейл стоял, а мебель с Алайского…

Никто и никогда не задавался вопросами, у кого какая мебель и кто как живет.

Иное время, иные ценности, иные приоритеты. Я все вспоминаю детей Рашидова. Первого секретаря ЦК КП Узбекистана. Четверо детей. Старшая дочь всю жизнь дружила с дочерью сапожника. Я приятельствовала с младшей — до сих пор храню книгу русских былин, подаренную Гулей. Все ходили в таких же формах, как у всех. Их дом отличался только наличием милиционера у входа. Очень добродушного, нужно сказать.

Так что всему наносному значения не придавалось.

Вот билет достать на приезжую знаменитость — это да!

И это действительно было так.

МЫ БЫЛИ СЧАСТЛИВЫ.

P.S. Мне часто говорят, что в других местностях было иначе. Я не знаю. Я пишу только о том, что пережила сама. Мне повезло родиться в большом городе. Я не была во всех его районах. Просто не было возможности и необходимости. Мы жили именно так. Может, кто-то жил иначе, в том же Ташкенте. Это их дело. И невозможно писать за весь СССР. Еще раз: это мои воспоминания. Те, кто несогласен, — пишите свои.

Кто-то сказал, что счастье только здесь и сейчас. Нет — по-моему, нет. Сознание того, что был когда-то безоглядно счастлив, приходит слишком поздно. Когда ясно понимаешь, как же тебе было хорошо давным-давно. Хотя тогда ты так не считал.

И многие люди (я не про свою маму) искренне верили в то, что у нас лучшая в мире страна. Про детей я не говорю. Помню, как гордилась тем, что живу в СССР, а не в Америке, где угнетают негров и рабочий класс, и думала: как же мне повезло здесь родиться… А муж как-то признался, что в детстве размышлял, готов ли отдать жизнь за Сталина. Уж как хотите, а смешного тут ничего нет. Я его прекрасно понимаю. И мои ровесники — тоже.

И в пионеры тогда вступали, можно сказать, с трепетом. Не дай бог не примут!

У нас одну девочку не приняли. В четвертом классе дело было, а училась она очень плохо. Вот и не приняли. Так от бедняги шарахались, как от зачумленной. Позор-то какой! Не приняли! Она мгновенно стала парией…

А принимали нас в пионеры в четвертом классе сорок третьей школы города Ташкента. До этого мы считались октябрятами, но это как-то прошло мимо. И звездочек тогда никаких не было, ни звеньев, ни значков. А вот пионеры! Это серьезно!

Мы зубрили Торжественное обещание, мамы запасались шелковыми пионерскими галстуками. Все, кроме, конечно, моей. И получилось так, что в магазинах галстуки разобрали, а прием в пионеры уже вот-вот. Ой, что со мной делалось! Я рыдала и говорила, что теперь меня не примут в пионеры! Что все будут с галстуками, а я — нет!

Но мама где-то умудрилась достать галстук, правда, не шелковый, а то ли из штапеля, то ли из кумача. И был он не ярко-красным, а алым. Ну уж какой есть. Даже в этом ухитрилась я остаться индивидуалисткой!

Принимали нас в пионеры осенью, на идущей от входа аллее. Выстроились мы в ряд и повторяли:

«Я, такая (такой) -то, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия, всегда выполнять Законы Пионеров Советского Союза».

Странно: столько лет прошло, а начало я до сих пор помню. Это Торжественное обещание одно время печаталось на задней обложке всех тетрадок. Потом стали печатать гимн Советского Союза. А тогда…

Мы произносили текст, старшеклассники повязывали нам галстуки, а мы отдавали салют… Как повяжешь галстук, береги его, он ведь с красным знаменем цвета одного…

А потом, зимой, мы в галстуках, в белых фартуках стояли по обе стороны избирательных урн и отдавали салюты всем, кто пришел голосовать, а приходили тогда все, если не считать больных. Им мы разносили урны на дом. И все было так торжественно, так празднично, хотя выборы были фикцией. Но тогда мы гордились званием пионера Советского Союза. Причем искренне. И превращенная в избирательный участок школа была такой торжественной! Эх, раньше были времена, а теперь — моменты…

Конечно, школа очень изменилась за много-много лет. Она изменилась, уже когда учился мой сын.

Я училась в те времена, когда советская школа еще во многом сохраняла традиции царской гимназии. Обучение сначала было совместным, потом стало раздельным. Правда, в 1954 году его отменили, и к нам, в женскую школу, пришли мальчики.