Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Но первые два года мы проучились без них. Впрочем, появление мальчиков мало что изменило. Методы обучения остались прежними. Если раньше мы чинно ходили по коридорам и позволяли себе побегать только в школьном дворе, то теперь озорные мальчишки не считались даже со строгим директором Валентиной Петровной.

Но главное не в этом. Главное в том, что при той системе обучения, хочешь не хочешь, приходилось думать. Думать, а не галочки ставить.

Я еще помню первый класс. Тогда, чтобы записаться в школу, не нужно было никаких собеседований. Приходили родители и записывали детей. Не знаю, почему мама подумала, что общий сбор — 31 августа. И привела меня в платьице-матроске, сшитом из остатков ткани маминого платья. Какая-то женщина (уже не помню, кто) объяснила, что общая линейка — завтра и нужно приходить в форме. Коричневое платье, белый парадный фартук. Черный — повседневный. Белый воротничок и манжеты. Почему-то почти никто не принес цветов.

Нас развели по классам. Мой — первый «Б». Учительница Аделаида Михайловна. Мне тогда она казалась очень старой. Преподавала она все предметы. В том числе чистописание и рисование. Пения тогда не было. Его ввели позже. А вот чистописание было. Как же мы красиво писали! Плоды труда особо отличившихся Аделаида Михайловна проносила по рядам, всем напоказ. Глядя сейчас на свой почерк, сама себе не верю, что могла так писать. Рисовали… кому что в голову придет. Собирали листья. Обводили контуры. Рисовали «мозаику», мелкие квадраты в большом раскрашивали в разные цвета.

Выбрали старосту класса. Выбрали звеньевых. Три ряда парт — три звена. Выбрали «санитарку». У последней была белая сумочка с красным крестом, которую она носила через плечо. «Санитарка» вставала в дверях и проверяла чистоту рук и ушей.

Да-да, и ушей тоже. И очень придирчиво. Каждый день дежурили по очереди. На дежурных лежала обязанность положить на бортик доски мокрую тряпку и принести мел. С пятого класса дежурили по двое, мыли полы, вытирали мокрой тряпкой парты, хотя при школе жили технички.

Писать учились, выводя элементы букв. Крючочки с загибом вниз. С загибом вверх. Овалы. Петельки. Сначала карандашом. Потом чернилами. Чернильницы-непроливайки носили в мешочках. Фаянсовые, с голубым ободком поверху, или пластмассовые, коричневые. Потом кто-то из пап сколотил нечто вроде подноса, и чернильницы стали оставлять в классе.

Писали перьями №86, и никакими иначе. Деревянные ручки с металлическими вставочками. Перочистки. Сшитые мамами, или купленные в магазине, или привезенные из Москвы, самые роскошные: несколько кружков ткани, сквозь которые продет шнурочек. Обязательные пеналы с ластиками (слово «ластик» я узнала гораздо позже, у нас это были просто резинки), карандашами, запасными ручками, точилками и перочистками.

Считали сначала по палочкам. Потом устно. Помню, как все любили игру в молчанку. Аделаида Михайловна рисовала на доске огромный круг, на котором писала числа от 1 до 100. Заранее уславливались, что будем делать: складывать или вычитать. Аделаида Михайловна молча касалась двух чисел, молча показывала на ученицу, та так же молча выходила к доске и писала ответ.

Насколько я помню, почти все учились хорошо, хотя отстающие были. Тогда в школе велись дополнительные занятия, а двоечников еще и прикрепляли к отличникам и хорошистам (по-моему, слово «хорошист» сейчас вышло из моды). Ко мне прикрепили Лору Кардаш, девочку странную, мне кажется из неблагополучной семьи, правда, мне в голову не приходило ее расспрашивать. Она с трудом выговаривала слова и, кажется, вообще ничего не учила. Потому отдуваться пришлось маме. Она и мучилась с Лорой, но довольно скоро ее забрали из школы.

Да, и в октябрята нас никто не принимал, я имею в виду — официально. И значков-звездочек тогда не было. Вообще никаких. Мы просто знали, что октябрята, «дети Ленина».

Самым знаменательным событием в конце второго класса был церемониал последнего звонка у тогдашних выпускников. На роль девочки со звонком взяли меня, потому что соседка, Галя Шаповалова, заканчивала школу на одни пятерки и назвала мое имя. Меня нес на плече какой-то парень, а я гордо трясла колокольчиком.

В третьем классе пришли мальчишки. Которых в воспитательных целях рассадили рядом с девочками. Я сидела с Валерой Саяпиным, и мы довольно мирно уживались и даже ни разу не подрались. У нас поменялась преподаватель. Аделаида Михайловна ушла, пришла Клавдия Илларионовна, женщина не слишком грамотная, из-за чего у меня с ней, вернее, у мамы с ней начались конфликты. Мама хваталась за сердце, видя, скажем, зачеркнутую букву «а» в слове «палисадник» и написанное сверху «о». Но как-то обходилось.

В четвертом классе нас приняли в пионеры, прямо на школьном дворе. А в конце года мы сдавали экзамены.

Раньше экзамены сдавать полагалось в четвертом, седьмом и десятом классах, но пока мы учились, экзамены в седьмом отменили. А в четвертом было два экзамена — диктант и арифметика, письменно.

Тогда все подоконники в коридорах были уставлены цветочными горшками, а старшеклассницам было поручено воткнуть в каждый горшок колышек с табличкой, на которой было написано название цветка на русском и латыни. До сих пор помню: «папирус циперус», зонтики такие из длинных узких листиков, а я еще ахала и воображала, что папирус прибыл прямо из Египта. В классах обязательно стояли этажерочки, на них и на подоконниках тоже расставляли цветочные горшки. Цветы частью покупали, частью приносили сами ученики. Каждый класс учился в своей комнате. Из кабинета в кабинет не переходили. Кабинетов, как теперь, не было, если не считать химического. То есть они были, но служили чем-то вроде складов для пособий, как у нашей биологички.

Тогда коридоры были широкими, натирались мастикой, ужасно противной и скользкой, а на втором этаже (когда я была в третьем классе, всего за одни школьные каникулы надстроили третий этаж, удивительно быстро для того времени, если учесть, что строили из кирпича) был большой актовый зал со сценой. Каждый год после окончания занятий преподаватели собирали младшие классы, объявляли имена отличников и награждали лучших. Чем? Грамотами. Ну и книгами, конечно. С благодарственными надписями. Кстати, книги дарили и в санаториях. Участникам самодеятельных концертов.

Сколько прекрасных детских писателей было у тогдашних детей! Юрий Сотник, Николай Носов, Любовь Воронкова, Валентина Осеева, Сусанна Георгиевская, Юрий Томин, Лев Кассиль, Елена Ильина…

Вот такие книги нам дарили. Ну и книги о Ленине. Это обязательно. Мне однажды вручили поэму «Ленин» известного в то время азербайджанского поэта Расула Рза. Я и ее прочитала, правда мало что запомнила. Но было много и других книг. Учивших добру и справедливости.