Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Став чуть повзрослее, я начала ходить в музей одна. А позже часто убегала с уроков и ходила по пустым залам.

Прошло много лет, я успела определиться в пристрастиях и нелюбви. Безусловно, Эль Греко, на которого я могу смотреть часами. Моне, прерафаэлиты, английские и русские портретисты, Куинджи, Лукас Кранах Старший, Босх, Серов, отчасти Гойя, Врубель. Отдельно — картина Ге «Голгофа», небольшая, но потрясшая меня своей правдивостью изображенных мук Христа. Перечислять сложно и долго. Как я уже писала, к нелюбимым относятся авангардисты (за редчайшим исключением, вроде некоторых картин Дали и Магритта), а также всяческие «исты». Не трогают они меня. Я сама по себе, они сами по себе. Просто есть картины, которые крючочком цепляют за сердце, и тогда от них трудно отойти. Вот эти «цеплялки» для меня — мерило моей любви к художнику. Я не настолько умна, чтобы разбираться в том, что хочет сказать Миро своими многоножками или Поллок — мотками колючей проволоки. Я за реализм. Я за понятность. Я за «цеплялки». Живопись призвана пробуждать в человеке лучшее. Простите за банальность.

Не так давно мой бывший одноклассник удивлялся, откуда я все это знаю. Я пояснила, что пока они все за партами штаны просиживали, я делом занималась. В библиотеках и музеях набиралась знаний.

Конечно, как в каждой шутке, здесь только доля шутки. Я действительно пропускала уроки и шла туда, где мне хотелось быть. Это, конечно, плохо. Но книги и журнал «Огонек» свое дело сделали. Дали мне неплохое образование. Гуманитарное. Зато на всю жизнь.

Вообще, у меня две любви: книги и камни. Обе родились почти одновременно. Читать меня научила мама. В четыре года. Я погибла сразу. Детство и молодость, можно сказать, прошли в охоте за книгами. Прочитала я несколько библиотек — именно так и есть. Дочитывала одну — переходила в другую, и так далее.

А любовь к камням пробудил папа. Был он инженером-угольщиком. Пропадал на рудниках — семья жила в Ташкенте. И привозил мне золото-серебро. Камешки-самородочки, точь-в-точь золото и серебро. Только легкие. На самом деле в угле очень часто попадался пирит. Медный и железный. Очень красивый. А в Ангрене кроме угля и пирита попадался еще и фиолетовый кварц. Сиречь аметисты. Вот это все стало основой моей коллекции. Сначала я по малолетству собирала просто гальку. Намочишь ее — она такая красивая! В те далекие времена мостовые были вымощены гранитными булыжниками. Мы их выковыривали и колотили о гранитные же булыжники. Гранит на изломе бывает розовый, серый, зеленоватый. И с блестками. Однажды я засадила себе булыжником по ноге. Ой… Палец не сломала. Но ноготь снимали.

Став взрослой и получив возможность путешествовать, я развернулась во всю мощь. Нормальные женщины тащили из-за границы косметику, шмотки, обувь, я — камни. Только я могла привезти из Будапешта два здоровых булыжника агата с «пещерками» и еще с десяток мелких. Гуляя по городу Кембриджу, я забрела на рынок, располагавшийся прямо в центре и состоявший из обычных прилавков с навесами. Помимо фруктов, овощей и прочих продуктов две девушки продавали камни. Я скупила едва не весь товар, в том числе и удивительный венок из каменных роз — такие встречаются в пустынях, настоящие розы. Только венок небольшой. Потом мне привезли еще одну розу, побольше. Из поездки на Сицилию я и вообще везла кучу друз — при извержении Этна выбрасывает серу, медный купорос, розовый кварц. Встречавший меня сын еле поднял сумку. На что я философски сказала, что своя ноша не тянет. Что-то куплено на выставках. Что-то привезено из Екатеринбурга. Что-то выписано с «Ибея». В результате все полки уставлены агатами, яшмами, флюоритами, астрофилитами, лазуритами, горным хрусталем, интересным камнем «лопарская кровь», настоящего названия не знаю, уваровитом, гранатами в породе, волосатиком, ониксом и еще много-много чем… и посредине я, Хозяйка Медной горы. Жаль только, что купорос окисляется и белеет, а ведь какая красивая друза была!

Намедни мне пришла в голову вполне обоснованная мысль, дошедшая до меня через 70 лет, как до анекдотического жирафа: с чего я взяла, что в прежние времена все читали так же, как я, то есть запоем? Понимаю, что мне впору открывать общество анонимных книгоголиков и как-то умерить свои роковые пристрастия. Но остальные-то при чем? Да, я вращалась в читающих кругах, где были такие же, как я, то есть с приветом. Но большая часть ташкентцев книги читала умеренно, а не все подряд, подобно гоголевскому Петрушке. Однако имена классиков в прежние годы знал весь Ташкент. Потому что кино.

Потому что радио.

В домах стояли динамики. И чего только не передавали! То, что арии из опер и оперетт — понятно. Но была передача «Театр у микрофона», и каких только радиоспектаклей мы не слушали! Были и передачи, где читали детские книжки. Впервые «Старика Хоттабыча» я услышала именно по радио. Какая была передача «Клуб знаменитых капитанов»…

А кино…

Сначала телевизоров не было. Потом они были далеко не у всех. Потом были почти у всех, но канал был сначала один, потом число увеличилось до двух. А в кино такие фильмы шли! Сначала трофейные, среди которых были просто шедевры, потом франко-итальянские, тогда было модно течение неореализма, все с великими артистами, все снятые великими режиссерами. Цензура, видите ли, тогда умела фильмы отбирать. И если уж американские — тоже высочайшего уровня. И среди них было множество экранизаций величайших произведений. Поэтому и знали и произведения, и имена. Хоть так, но знали. Потому что тогда кинозалы были просто забиты зрителями. Даже днем. Три кинотеатра были в шаговой доступности: сначала Дом культуры парашютной фабрики и Дом коммуны («Советский», просто находился он на территории жилого Дома коммуны), а потом — «Спутник», позже переименованный в «Казахстан», ныне варварски снесенный. Ну и «Искра», «Молодая гвардия», «Тридцатка» и летние: «Хива», «Фестиваль», в парке Кафанова и в ближайшем к нашему дому на Навои отделении милиции. Я уже не говорю про клубы и дворцы Текстильщиков и Железнодорожников.

Какого только классика ни назови — находились экранизации их произведений, равно наши и зарубежные. И все, читающие и не читающие, смотрели эти экранизации с открытыми ртами. Потому что ставили мастера, играли гении, и попробуйте против этого возразить.

Мои самые первые детские воспоминания о фильмах: «Дама с камелиями» с Гретой Гарбо (1936 год, трофейный) и американская постановка «Трех мушкетеров», 1939 года, трофейный, между прочим, на музыку старшего из братьев Покрасс («Красная армия всех сильней», «Марш Буденного»), неведомым образом уехавшего в США в двадцатых, но, к сожалению, подозрительно рано умершего. Сколько мне было лет? Ну, не больше пяти. А песню Покрасса помню. И мелодию помню.