Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Как мы ждали приезда родителей! Торчали у ворот и вострили уши. Сторож у входа объявлял фамилии. А мы мчались обрадовать счастливчиков.

Одним из самых светлых воспоминаний моего детства стал санаторий в Чимгане. Тогда он еще не был туберкулезным. Но, по всей видимости, считался элитарным. Большую часть детей привозили на машинах (120 км от Ташкента). Нас везли на крытом грузовике, и мне, как всегда, стало плохо. То есть ужасно как плохо. Но ничего. Добрались.

Никаких навесов с койками. Капитальные здания. Палаты на четверых. В горах по вечерам и ночам холодно, навесами не обойдешься. Огромный сад-парк. Большая библиотека. Игротека. Там я научилась в шашки играть (1956 год, мне одиннадцать было). И там, о счастье, мне впервые в жизни попались «Три мушкетера», так и оставшиеся моим любимым романом у Дюма. Ничего лучшего он не написал.

Высокая алыча, усыпанная желтыми ягодами, у самого туалета (туалеты все равно были на улице, невзирая на общее комильфо). Сливы и яблоки по всему парку. Полосатые пижамки. Довольно часто приезжала лошадка с бочкой настоящего кумыса. Многим очень не нравилось. В отличие от меня. Я с тех пор подсела. Танцы по вечерам на площадке с эстрадой. Приезжали артисты, давали концерты. Никто не скучал, хотя особого надзора не было. Кормили на убой. Сколько времени прошло, а я все помню те булочки из тончайшего теста, наполненные заварным кремом, которые иногда пекла повариха…

Но главное — горы. Просто смотреть на них. Просто любоваться. А в Чимгане еще горы особенные. Видимо, невысокие, но сколько же там цветов! И какие они, эти цветы! Тогда мне ничего больше не надо было. Цветы, ярчайшие краски и солнце.

Воспитатели водили нас в походы. Недалеко, конечно. Но там так пахло цветами и травой. Столько ручейков! Незамутненная радость.

По дороге встречались горные кишлаки, где женщины в невиданных украшениях угощали нас куртом.

А однажды я видела водяную змею!

После первого похода я стала удирать из санатория. Нет, совсем недалеко. Но никакой ограды не было. Я искала костянику, совсем непохожую на ту, что встречается в средней полосе России. С тремя ягодками на стебле. Та костяника тоже совсем невысокая, одна ягода, большая. Размером с вишню. И с огромной косточкой.

Я часто бродила в окрестностях санатория. Одна. Иногда встречала людей. Мне никто ничего не сделал. Улыбались, здоровались — это да. Времена были другие. Мирные. Безопасные.

Родители почти ни к кому не приезжали. Когда месяц закончился, папа приехал за мной (уж не знаю, как добирался), и мы доехали на том же грузовике до станции Барраж, а потом четыре часа ждали электрички до Ташкента… В электричке инвалиды продавали какие-то фотографии. Я тут же потребовала купить, но папа сказал, что это нехорошие фотографии и девочкам их смотреть нельзя. Я от любопытства лопалась, но ничего поделать не могла. Обида была…

В последний раз я была в санатории в 13 лет. Санаторий был едва ли не в черте Ташкента. И если не ошибаюсь, именовался «Восьмое марта». Позже он стал санаторием для беременных.

Снова навес и ряды коек. Линейка и воспитатели. Стандартные забавы девочек и мальчиков, вроде того, чтобы пробраться в спальни друг друга и намазать морды зубной пастой. Дальше этого не шло.

Одежда своя. Каждый вечер танцы. Страшно подумать, что мы умели танцевать! Полонез, па-де-грас, ну вальс — обязательно. Полька. Моя новая подруга Победа (именно так и есть, Победа) научила меня танцевать фокстрот и танго. Сначала я сидела и наблюдала. В руках пяльцы и трафарет с роскошной розой. Потом потихоньку тоже стала танцевать. Да, и почему-то любимой игрой там был ручеек. Как же было весело!

В этом санатории были кружки по интересам, например керамический. Детей учили отливать разные фигуры. Довольно большие. Помню, что привезла домой бегемота. Серого с розовой пастью. Сейчас у меня такой же, в память о первом, только куда меньше и фарфоровый.

Как-то было решено дать концерт силами отдыхающих. Стали спрашивать, кто что умеет. Я сказала, что играю на скрипке, только скрипка осталась дома. Воспитатель не поленилась поехать со мной домой, мы взяли скрипку, и начались репетиции. Мне аккомпанировала девочка из старшего отряда, удивительно милая и добрая. И представьте, мне в костюмерной какого-то театра взяли голубое атласное платье, настоящее вечернее. Правда, его пришлось сильно ушить на живую нитку, но я не просто ходила, я летала. И даже когда начались танцы, не переоделась. Представляете, я в длинном платье! Как во французских романах!

Да… помню, что нашла там первую любовь. Сейчас смешно, а тогда — не очень, ясное дело, ему было 15, и он ухаживал за вожатой. И мечтал стать актером.

Актером он стал. Но счастья ему это не принесло. Вот погибель — да. Таланта, видимо, было мало, карьеры он не сделал. Говорят, спился и умер. Жаль.

Но тогда я действительно страдала. Слишком много читала. В голове была одна романтика.

На прощанье нам устроили настоящий праздник с настоящим костром.

Больше я в санатории не ездила. Память осталась навсегда.

Но ни я, ни мои друзья ни разу не слышали о каких-то несчастных случаях, пожарах или потопах. Если бы в ташкентских лагерях произошло что-то подобное — весь Ташкент мигом узнал бы.

Да и в Москве никто никогда ни о чем не слышал.

Моя подруга, жившая в то время в Московской области, поселок Крюково, ныне Зеленоград, Москва, каждое лето ездила в лагеря на месяц, а остальные проводила у деда с бабушкой в деревне. И говорит, что всегда завидовала тем, кто оставался на вторую, а то и на третью смену. Несколько раз она отдыхала в лагере «Дзержинец», (нет, это не лагерь КГБ, это лагерь московского агрегатного завода «Дзержинец», теперь Аэроэлектромаш), и рассказывает, что там давали бутерброды с черной икрой. И что вообще прекрасно кормили. Ездила она и в лагерь «Гжель», еще в какие-то лагеря. «Гжель» был в лесу. Выходишь за ворота — там черничник. Но раза два детей запирали в палатах, потому что рядом травили комаров из-за опасности малярии. Сейчас вон клещей развелось, а раньше о них и не слыхали. Я, скажем, твердо была уверена, что энцефалит — исключительно в Сибири…

Подруга говорит, что очень любила вскакивать утром и умываться холодной водой из длиннющего умывальника. Им устраивали походы в лес. Для них были открыты кружки. Картин из соломки, вышивания, лепки, мягкой игрушки, футбольная и волейбольная секции и т. д. Да, их водили в походы организованно, то и дело считая по головам. То есть не давали утонуть, сгореть, заблудиться…

Кстати, она сказала, что, в отличие от Ташкента, их в лагеря возили вместе, автобусами, но перед автобусом обязательно проверяли на ту же вшивость и если что — отправляли назад. И справки требовали о здоровье.