Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Постепенно страсти по кримплену разгорались. Иногда в магазины выбрасывали готовые платья, импортные, и люди просто убивались в очередях. Сначала кримплен был одноцветный, «дутый», потом — узорчатый, чуть шершавый. Узоры обычно были очень красивыми.

Из моих знакомых, по-моему, только у меня никогда не было кримпленового платья. С деньгами была вечная напряженка.

Потом, как всегда с опозданием, появился наш кримплен. И завоевал сельские районы. Уверена, что где-то в деревнях и посейчас бабушки носят кримпленовые платья. Потому что кримплен вечен.

Видимо, тогда вообще была мода на «дутую» выработку, которая в народе называлась «мозги». Была такая синтетика под шелк, называлась «космос». Из нее шили костюмы и летние пальто. Такая же синтетика, только под пальтовую ткань, имела те же достоинства, что и у кримплена, и ее с удовольствием раскупали.

Мое пальто из «мозгов» черного цвета и с роскошной чернобуркой, а также вместе с оторочкой из чернобурки по подолу (состроченной из кусков и купленной в нашем меховом ателье за семь рублей, но кто это мог заметить?) и такой же роскошной шапкой из чернобурки привлекало завистливые взгляды и даже однажды сразило наповал встреченного в ГУМе иностранца…

Потом наступил джинсово-сафариевый век. Но это уже другая история.

Что будит внезапные воспоминания? Почему возникает острый приступ ностальгии?

Иногда достаточно вида какой-то вещи, чтобы вновь вернуться туда, где был счастлив.

Я в антикварной группе увидела снимки маргиланского шифона семидесятых. Возможно, и семидесятых. Но такие узоры я видела и в шестидесятых, и во второй половине пятидесятых. Чистейший прозрачный шелк, ни волоконца синтетики. Ну и все… хлынуло…

Крупные красные с черным цветы на желтом фоне. Мелькавшие в толпе, на рынках, в кинотеатрах…

Жара. Иду по Уездной. Мне нужно на Пушкинскую. Зачем — уже не помню. Но помню, что еще учусь в школе. Магазин-стекляшка. Пригорок прямо у тротуара. С двумя низенькими катальпами. Щит с афишами. Бен Бенцианов и Лев Горелик. Через дорогу маленькое ателье. Окна открыты настежь. У стены развешаны узбекские платья. Шифоновые, с крупными красными цветами и черными листьями на желтом фоне. Я думаю о том, что никогда бы такого не надела. Терпеть не могу желтый, оранжевый, терракотовый, бежевый…

Почему же теперь я смотрю на эти цветы и слезы наворачиваются? Ведь я не люблю желтого, оранжевого, терракотового, бежевого…

Жара, мелкая пудра глиняной пыли, и я иду к Пушкинской. Уже не помню, зачем…

Ничего не осталось. Ни того пригорка, ни того ателье, ни названия улицы, а скорее всего, и самой улицы.

Иногда самые хрупкие предметы переживают самые страшные потрясения. Как ни странно.

Ну не было у нас никакого секонд-хенда. А были старые вещи. Как не было попкорна, а был жареный кукуруз.

Вот такие мы были темные.

Сверстники мои, еще оставшиеся сверстники мои, не вымершие, невзирая на множество ледниковых периодов и нашествие казней египетских, помните те времена, когда всем, ну просто буквально всем было плевать на тренды, бренды, от кутюр, модные приговоры и тому подобную фигню? Не до жиру, быть бы живу.

Все пять лет войны текстильные фабрики ткали шинельное сукно, зеленую хлопчатку на летние и зеленую же шерсть на зимние гимнастерки. Обувные фабрики шили кирзовые сапоги и валенки, шляпные — ушанки…

Та немногая часть гражданской одежды и обуви, что шилась в СССР, выдавалась по ордерам. Уж что достанется… если не по размеру, на рынке всегда поменять можно.

И меняли. В военные и послевоенные годы рынок был настоящим кипящим котлом. Продавали ношеные и совсем новые вещи. Свои. И тех, кто уже никогда не вернется. Отцов. Сыновей. Братьев. Пальто, платья, костюмы, обувь. Торговали всем: продуктами, гвоздями, табаком-самосадом, папиросами, бельем, подзорами и простынями. Тут же шныряло несметное количество карманников. В сторонке сидели наперсточники. На рынках же просили милостыню инвалиды, многие без ног, на платформочках с шарикоподшипниками. Если вспомнить Алайский, очень колоритный товарищ торговал там лекарствами, а неподалеку сидел аккуратный старичок-узбек и клеил фарфор с помощью странного маленького лучка и латунных заклепок.

Но в сороковых — начале пятидесятых вовсю торговали одеждой. Тем более, что эвакуированные выносили на базар последнее: голод не тетка. Серебро и золото сносили в Торгсин (торговля с иностранцами). На деле же принимали драгметаллы, которые тут же менялись на продукты.

Известно ли вам, молодое поколение, что очень-очень долгое время, еще и в шестидесятых, воровали по поездам и квартирам не как сейчас: золото-деньги-брюлики, а одежду? Воровали, конечно, хрусталь и меха, но позже. Тогда ни хрусталя, ни мехов не было. Существовала целая категория вагонных воров, и воровали они именно чемоданы с одеждой. И в квартирах брали помимо всего прочего еще и одежду. Чаще всего больше ничего и не было. А если удавалось увести часы… тогда это был предмет роскоши. У нас в семье ни у кого часов не было.

Тогда же существовали портные, бравшиеся за перелицовку. Непонятно, что это такое?

Дело в том, что советские ткани были очень добротными. Изделия из них вполне можно было перевернуть на другую сторону. Они еще долго не лоснились, и костюм или пальто были как новые. Одна беда: прорезные петли оказывались не на той стороне. Их аккуратно заштопывали и нашивали на них пуговицы побольше. Нужно сказать, что мужская зимняя мода того времени была крайне однообразна. Посмотрите фильмы пятидесятых: прямые тяжелые пальто из драпа, драпа-велюра, дешевого бобрика (из него чаще шили пальто типа бушлата) или сукна (позже появился шикарный ратин, но он был очень дорогим), обычно темные, реже — серые, с хлястиками сзади, серыми или черными каракулевыми воротниками и такими же шапками-ушанками. Осенние пальто такие же, но без каракуля. Костюмы с приталенными, позже — прямыми пиджаками и широченными брюками с обшлагами. Рубашки с пристежными воротничками (существовала специальная запонка). Носки на подтяжках, поскольку выпускались без резинки. Летом носились костюмы из коломянки (легкая серая льняная ткань) или дорогой чесучи (желтоватый плотный шелк) с соломенными шляпами или почему-то украинские вышиванки вкупе с узбекскими тюбетейками. Партийные работники чаще всего носили полувоенные френчи, а кооператоры и мелкое начальство еще и бурки. На женские пальто из того же драпа нашивался тот же каракуль, а позже, уже в середине пятидесятых, состоятельные модницы носили чернобурку: вожделенная мечта всех женщин СССР. Чернобурки обычно бывали цельными шкурками, с хвостом, лапками, головой и стеклянными глазками. Когда папа из Москвы привез сестре вместе чернобурки норковый воротник, каким презрением его облили! Сравнил: чернобурка и какое-то черт-те что!