Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Я видела женщину, которая прошла войну. Очень скромная, тихая, с носиком-уточкой, она привезла с войны дочь. Такую же скромную, тихую, с носиком-уточкой. Мою ровесницу. На стене висела фотография этой женщины в военной форме. Подробностей ее военной жизни я никогда не знала и не выспрашивала. Знаю, что сержантом она была. Жили они сначала в бараке общежития швейной фирмы «Юлдуз», потом в крошечной комнатушке с такой же крошечной верандой и туалетом на улице. Столько лет она рисковала жизнью. И остальную, мирную, прожила достойно и честно.

Она в числе многих других завоевала это право. И всегда праздновала День Победы. Всегда.

Да, и насчет теории о том, что лучше бы сдать Ленинград. Она, вместе с сожалением о том, что не удалось вволю попить баварского, отнюдь не нова. Впервые я услышала ее лет шестьдесят пять назад. От мамы.

Когда они, решив эвакуироваться из Кривого Рога, пошли на вокзал, их остановила знакомая, не знавшая о маминой национальности.

— Уезжаете? — удивилась она. — Зачем?! Мы этого дня двадцать лет ждали…

И это при том, что я сама слышала, что до войны люди жили хорошо. Страна поднялась после страшной разрухи. Мама рассказывала, как после нескольких лет голода и скитаний она стала работать, вышла замуж, завела библиотеку, которую потом пришлось бросить, как и мебель, в том числе и знаменитый диван — роскошь в ее глазах. У меня есть фото, где молодые мама и папа сидят на этом диване. Больше такой роскоши им было не купить… Очень долгое время мы жили с казенной мебелью с алюминиевыми номерами…

Так вот, потом о несчастных немцах я услышала от мальчика Коли из Уренгоя. О сожалениях по поводу не сдачи Ленинграда — от печально известной писательницы Улицкой. Она сравнивала Ленинград с побежденным Парижем. Где после войны стригли наголо женщин, «друживших» с оккупантами. И откуда высылали евреев в концлагеря… Помнила ли при этом Улицкая о своей национальности? Помнит ли почитаемый многими (но презираемый мной) господин Быков, назвавший Гитлера освободителем? Уж Гитлер точно освободил бы души их предков, отправив самих предков к праотцам.

И, знаете, я все время помню о том, как одно время немцы, хозяйничавшие в Прибалтике, обращались с местным населением как со скотом… Интересно, что было бы с населением СССР?

Идет совершенно мерзкая возня, и если это будет продолжаться дальше и я проживу хотя бы лет пять, услышу, что это СССР напал на Германию, а американцы всех спасли.

Нынешняя молодежь не знает героев войны. Смеет издеваться над генералом Карбышевым. Не видит разницы между ним и Власовым. И никакие шествия, никакие бессмертные полки не исправят ситуации, пока на изучение Великой Отечественной в российских школах отведено два (2!!!) академических часа. Вероятно, в бывших Республиках и того меньше.

Мы с самого детства знали имена героев.

Мы с самого детства помнили о войне.

Для таких, как мы, воспоминания о принесенных жертвах святы.

Поэтому я поздравляю всех с великим и горьким праздником — Днем Победы. Тогда мы одолели врага. Очень надеюсь, что не напрасно.

И вместо постскриптума — отрывок из статьи любимого мной Михаила Михайлова, известного в сети под ником «Голос Мордора»:

«Они прикрываются «критическим» взглядом на историю. Сначала они будут говорить, что, мол, да, был массовый героизм, но при этом не было никаких панфиловцев, Космодемьянская была психически больной, Матросов споткнулся, у Гастелло сломался самолет. Потом они будут говорить, что Вермахт закидали трупами, так как не умели толком воевать, а «бабы еще нарожают», про заградотряды и якобы массовое предательство. Потом они скажут о «двух миллионах изнасилованных немок», про «страшное преступление Маринеско, потопившего лайнер якобы с беженцами», про то, что власовцы в общем-то были неплохими ребятами и воевали не против народа, а против коммунизма, и про оккупацию Советской армией Европы. Они работают как вирус. Они пытаются пробить наш иммунитет, заразить нас сомнением и в итоге убедить нас в том, что и мы, и наша история есть полное позорное дерьмо, которого надо непременно стыдиться. Пробить иммунитет нахрапом у них не получается, и поэтому они действуют «издалека», часто говоря какие-то сладкие слова, после которых обязательно последует «но».

Они хитры и изворотливы. Они убедительно лгут, они будут использовать весь арсенал подлости и мерзости, который только можно себе представить.

Главное помнить одно — вирус всегда вторгается в организм, чтобы его убить. Их цель такая же. Убить нашу память, нашу историю, а убив их — убить и нас. Пусть не физически, хотя это тоже не исключается. Пусть морально, но именно убить.

Это самые настоящие враги. Опасные и злобные. Надо помнить об этом всегда» 5 5 Цитата приведена в тексте с разрешения автора. .

Девятнадцатое декабря. Крещение Господне. И день рождения Веры Кузьминой. Раньше про таких говорили: поэты-самородки.

Не могу сказать, что она гениальна, талантлива, необыкновенна… хотя да, необыкновенна. Все остальные эпитеты кажутся мелко-банальными. Не могу обозначить дар, которым наградил ее Господь. Могу сказать, что такого либо не бывает, либо бывает раз в сто миллионов лет. Да и что значат обозначения? ДАР — он и есть ДАР.

Просто ее стихотворения в эту мутную эпоху отсутствия муз, искусства, культуры, поэзии служат тем кинжалом, который безошибочно бьет в сердце, и я молча сгибаюсь, чтобы пережить удар. Не умереть от стыда за то, во что нынче превратилась культура советская. И этот кинжальный удар, заливая все кровью, хотя бы частично этот позор смывает…

И я перечитываю и каждый раз боюсь перечитывать это стихотворение. Видимо, оно не страшно только тем, кто считает, что Ленинград можно было бы сдать:

Под ногами — крошево снежных глыб: много их лежит — до перил моста.

Саночки по снегу-то скрип да скрип: мать на Пискарёвку везет Христа.

Шепчет небу, улицам, январю: «Бати не послушал сынок Христос:

Кану галилейскую повторю… Чудо застывает в такой мороз.

Как ни бился, паечка — вот она: сто и двадцать пять, а побольше — шиш,

Да и ту соседям… попросят — на: тот меня постарше, а тот малыш».

Все везет да шепчет: «Сейчас бы рыб, фиников, хлебов — да кусать, кусать…»

Саночки по снегу-то скрип да скрип, будто повторяют: сто двадцать пять.

«Хоть бы двести» — голос вконец охрип, «хоть бы двести» — шепчет бескровный рот.

Саночки по снегу-то скрип да скрип: мать на Пискарёвку Христа везет.

Довезла… а санки-то, глянь — пусты. Где сынок, не видели, злые львы?

Где сынок, поведайте мне, мосты?

…стал блокадной пайкой, водой с Невы.

Кровь и тело. Молча застыла мать, снятые перчатки дрожат в руке.