Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Так обидно, ни единого упоминания. Как будто и не было такого праздника. Только я мысленно помянула маму и тот день. Мой самый долгожданный праздник, если не считать Нового года.

Как вспомню — сердце сжимается.

Когда-то у газеты «Правда Востока» даже был свой профилакторий. Летом туда привозили служащих типографии со смены. Кормили ужином, утром увозили. Но можно было и взять туда путевку и отдыхать. Мама однажды взяла путевку мне. До сих пор помню ряды виноградных лоз с огромными гроздьями, которые мог рвать любой желающий. Персики, еще зеленые. Урюк. Яблони и вишни. Огромные поля, где расстилалась радуга полевых цветов: васильки, льнянка, клевер, поповник, еще какие-то, можно было гулять часами, не встретив ни единой живой души. Солнце, ветерок, где-то кричит перепелка и пилят на своих скрипочках кузнечики. Иногда с кустика вспархивает целый рой синих мотыльков. Или маленьких бабочек. Бабочки покрупнее летают в одиночку. Рой — ниже их достоинства.

И так пахнет зеленью и нагретой землей! Такая красота! Почти как в обсерватории, только там тени побольше. Так хорошо, что даже читать не хочется.

Не помню, как там кормили, да это, видимо, было для меня неважно. Важно, что хорошо. Абсолютная безмятежность.

Но это летом.

А тогда, в моем детстве, каждый год пятого мая устраивалась маевка.

Ничего прекраснее на свете не было.

Работников редакции вывозили на автобусах. Многие были с детьми, не только мама. Устраивался роскошный, особенно по тем временам, стол.

Пели песни. Плясали. Вели задушевные разговоры. Обменивались новостями.

Все было так весело, так по-доброму…

А может, мне только так казалось?

Но вокруг были только улыбающиеся лица, только хорошие слова. Много ли нужно маленькой девочке?

Помню, как одна взрослая девушка взяла надо мной шефство. Она со мной гуляла, она мне все рассказывала и предложила нарвать букет…

Увидела я на снимке лук каратавский, и у меня просто сердце зашлось.

Здесь такого лука в конце мая полно, а там он тоже тогда рос. И набрели мы на полянку с этим луком. Тогда он еще не исчез. Да и откуда нам было знать?

Нарвали мы букетик, принесли маме. А пахнет он не очень чтобы, но мама обрадовалась.

Так хорошо я это помню: и запахи, и звуки, и чувства, которые я испытывала.

С тех пор мне редко бывало так хорошо, безмятежно и спокойно на душе.

Где это все? Кто все это уничтожил?

И праздник, и маевки, и, скорее всего, приватизировал профилакторий.

И погубил безмятежность, покой и простую радость…

(Первые две части опубликованы в книге «Асфальт в горошек». )

Поганая тенденция ныть, что Девятое мая — не повод для празднования, а день скорби и что Ленинград следовало сдать немцам, появилась в последние годы. Раньше такого не наблюдалось. И для сведения страдающих: 27 мая в США — День поминовения павших в войнах. Не нужно думать, что по улицам ходят скорбящие в трауре и льют слезы. Нет, это именно праздник. На улице очень много моряков, всякие ярмарки, веселье, музыка и так далее. Почему-то никто не попрекает этим американцев. И чем тут попрекать? Американцы поминают павших. Так, как считают нужным.

Для меня война — не пустой звук. Можно сказать, я дитя военных лет. Потому что родилась в сентябре сорок пятого. И помню себя с двух лет. Сохранился снимок меня двухлетней: сползшие носочки в полоску и сильно потертые на мысках туфельки. Потому что вся одежда и обувь выдавалась по ордерам. И карточки отменили в сорок седьмом. И на улице еще было полно людей в военной форме. А около Алайского просили милостыню люди на низких платформах на подшипниках. Отталкивались они от земли такими специальными штуками. Инвалиды войны.

Война еще очень долго присутствовала в нашей жизни.

В нашем дворе, где в основном жили работники комбината «Средазуголь», тоже были вдовы. Отец Лоры Осадчук погиб в сорок четвертом. Сгорел в танке. Был заместителем начальника отдела по подготовке кадров. Отказался от брони. Отец Томы Корсунской был главным бухгалтером комбината. Отказался от брони. Муж Раисы Моисеевны погиб под Москвой. Отец Сережи из нашего дома погиб в первые дни войны.

В школе у очень немногих старшеклассниц были отцы. В нашем классе отцы были почти у всех. Я уже писала про своих трех дядей.

Молодые и не очень — они погибали. Я не буду произносить пафосных слов. Но отказ от брони означает безмерно много. Почти как отказ от жизни.

И эти вдовы продолжали работать. На износ. Потому что нужно было детей кормить.

И воспоминания, воспоминания…

Мамины — об эвакуации. О том страшном ташкентском вокзале, где вповалку лежали умирающие от голода люди. Детские — о голоде. Солдатские — о войне. Не очень-то охотно о ней говорили, но рассказывал мне один ветеран войны об отступлении из Крыма. Тогда колодцы были забиты телами советских солдат — «вклад» в войну местного населения.

Сосед, живущий через дом от нас, просто спивался. Видимо, так «комфортно для души» было на войне.

Конечно, было по-всякому. Были власовы. Были карбышевы. Были те, кто бежал из лагерей и добирался до Франции и Норвегии, участвовал в Сопротивлении. Были те, кто расстреливал своих.

Были потребители. Были герои. Были труженики тыла. Я читала, как во время войны узбечки, до тех пор не работавшие, шли на парашютную фабрику.

Мама рассказывала про Антонину Павловну Хлебушкину, ставшую матерью более трех тысяч детей. Это был удивительный детский дом, где заведующая не только не воровала, но и другим не давала. Не поддавалась никаким соблазнам. Вспомним и о кузнеце Шамахмудове. И ведь не только он брал в семью чужих детей. Не только он спасал…

Вспомним о детях, стоявших за станками. Именно детях. Им всем было по 12—14 лет, а они давали нормы как взрослые. Помните прекрасный фильм «Особо важное задание»? Там есть сцена, когда на заводе собираются военные чины: разбился самолет, изготовленный на заводе, и разбился по вине одного из рабочих. Ему грозит суд. Вызывают рабочего. Входит мальчишка лет двенадцати. с орденом на рубашке. И все замолкают. Он и сделал что-то не то, потому что хронически недосыпает…

И его молча отпускают, а он в недоумении — зачем вызывали?

Я видела пример потребительского отношения к войне и ее героям. В Зеленограде все институты были прикреплены к заводам. Наш — к заводу «Микрон». Там работала сестра известной молодогвардейки, оставшейся, по счастью, в живых. Вот она выбивала себе все что можно, пользуясь родством…

В библиотеке института НИИМЭ (микроэлектроники) работала Татьяна Ивановна. Блокадница. Не бывшая. Бывших не бывает. Совершенно не ожесточившаяся женщина. Очень добрая. Очень тихая. Только раз в жизни она обмолвилась о том, что в Ленинграде съели всех крыс, собак, кошек и бывали случаи людоедства. Что многие люди обезумели от голода. Но были и те, кто оставался людьми. Продолжал работать. Спасать бесценные коллекции луковичных растений. Печь хлеб и умирать от голода. Не давать погибнуть животным в зоопарке.