Анна Матвеева - Каждые сто лет. Роман с дневником [litres]

Андрюша смеётся. Потом резко становится серьёзным, топчет снег на обочине. Оставляет ровные отпечатки своих громадных ботинок.

– И ты тоже! – командует Андрюша.

Я послушно касаюсь нетронутого снега подошвой сапога.

– Вчера нового привезли, – говорит сын, внимательно изучая отпечатки (мой – почти в два раза меньше). – Шиза и ярко выраженное расстройство пищевого поведения.

Мы садимся на скамейке рядом с храмом. Учёные, опытные, сначала стелем пластиковые пакеты, чтобы не было мокро и холодно сидеть. Местные воробьи тоже опытные – тут же слетаются стайкой и занимают каждый своё место. Как просыпанные буквы из кассы наборщика, складываются в живую просьбу покормить. Андрюша жует бутерброд и рассеянно кидает воробьям крошки хлеба. Из динамиков храма несётся печальное православное пение.

– Ксана? – нерешительно спрашивает женщина в тёмном платке. Она шла в церковь, на зов молитв, но, увидев нас, свернула с праведного пути и превратилась в Люсю Иманову, постаревшую, но всё ещё узнаваемую, как, подозреваю, всегда будут узнаваемы друг для друга одноклассники… – А вы тоже здесь, что ли? – спрашивает Люся.

Надо же, в городе ещё есть люди, которые не знают, что с нами случилось. Я пожимаю плечами: это можно толковать по-всякому. Да, мы тоже здесь. Нет, мы просто приехали сюда погулять и устроить зимний пикник на скамейке. Или даже так: я не знаю, здесь мы или нет. Решай, Люся, сама.

Но она не хочет ничего решать, ей не так уж интересно знать, что мы с Андрюшей здесь делаем. Лицо у Люси, и прежде смуглое, стало ещё темнее. Но это не от загара, я знаю. Это от горя.

– Машка пыталась покончить с собой, – говорит Люся и закуривает, неумело, но страстно. – Вены резала.

Машка – её дочь, которой Иманова так гордилась. Я ни разу не видела взрослую Машу, но представляла её смешливой весёлой девочкой с длинными косами, в больших бантах. О чём я, боже мой, банты и длинные косы теперь носят разве что в сериалах о советской школьной жизни.

– Депрессия? – спрашивает Андрюша.

Люся роняет сигарету, с досадой прикуривает новую.

– Откуда я знаю? Врачи пока ничего не сказали. Увезли вначале на скорой, потом сразу же сюда.

– Всех суицидников обязательно сюда привозят, – говорит сын со знанием дела, а потом, опомнившись, смотрит на меня с такой же досадой, как Люся на новую сигарету.

– Шрамы у неё на всю жизнь останутся, – жалуется Люся, разглядывая свои запястья, исчёрканные вздувшимися венами. Мои одноклассники – уже очень немолодые люди.

– Ну и что, – снова вмешивается Андрюша, а я по-прежнему молчу, не зная, что сказать. – Главное, откачали.

– Я одного не понимаю, – продолжает свою речь Люся, – почему?! Ведь у неё всё было так хорошо! Училась на отлично, институт окончила с красным дипломом, работу нашла такую, что, Ксанка, не поверишь, все завидовали. Молодой человек такой симпатичный у неё. Свой бизнес, машина, вырос в полной семье…

– Всё это не имеет никакого значения. Депрессия – болезнь с высоким вкладом средовых факторов, – мягко говорит Андрюша и, к моему изумлению, пытается неловко потрепать Люсю по плечу. Андрюша, который не терпит, прямо как моя мама, никаких прикосновений! А Люся ловит его руку, прижимается к ней щекою и плачет.

Мы сидели на той скамейке так долго, что я промёрзла, кажется, до костей. Андрюша объяснял, что понять мотивы больного депрессией может только другой больной депрессией. Да и то не всегда.

– Вы человек с устойчивой психикой, – сказал Андрюша. – А ваша дочь – совсем другая. Её нужно беречь.

Люся вздохнула:

– Какой ты умный, Андрей! Как много ты об этом знаешь!

Потом она пошла в храм, а мы добрели до выхода и расстались, можно сказать, спокойно. Правда, когда я сказала, что в феврале мне придётся ехать в Париж, сын недовольно усмехнулся.

– Вечно ты всех бросаешь, – сказал он на прощание.

В июне я работала секретаршей в деканате исторического, заменяла отпускницу и копила деньги «на Париж» (заплатили мне, впрочем, копейки). В основном я там мыла чашки, общалась с нервными родителями абитуриентов и утешала пожилую профессоршу Акимову, которая носит парик и поминутно забывает, куда и зачем идёт. Июль и август целиком съел мамин сад, купленный по случаю в начале лета. Для внука, чтобы тот гулял на свежем воздухе. Денег на покупку дал Димка, сказал, что цена вполне разумная. Но он ведь не был ни разу в этом «саду»!

Дряхлый, облезлый домик находится в посёлке Медный, трястись до него около часу, и в автобусе меня всегда тошнит: во рту появляется вот именно что медный привкус. При домике участок, земля серая, каменистая, как здесь будет хоть что-то расти, ума не приложу. Впрочем, у мамы все растения обычно приживаются, скорее всего, она справится и с этой землёй.

Бывшие жильцы – не имею понятия, кто они (мама объясняла, но я не слушала, я ведь была уже одной ногой в Париже), – ничего тут не сажали, а дом использовали в качестве склада. Многие годы свозили сюда городской хлам – неработающие утюги, ветхие шторы, сковороды, покрытые несмываемой чёрной коркой. И так, со всем этим барахлом, слипшимся в терриконы, дом и продали! Мы с мамой вдвоём только мусор отсюда вывозили чуть не две недели, причём мне приходилось вырывать у неё из рук каждую дырявую кастрюлю: она причитала, что времена сейчас трудные и не стоит разбрасываться приличными вещами! А пока мы корячились в саду, за Андрюшей вынужденно присматривала Княжна и жаловалась каждый день, как трудно ей одной с ребёнком.

Не представляю, что теперь у них там происходит – звонить отсюда очень дорого, а письма идут так долго, что новости, важные в момент написания, доходят до меня уже совершенно неактуальными. Начинаешь отвечать на то, о чём мама писала, а она в ответном письме злится – всё это уже давным-давно прошло, ей хочется обсудить действительно важные новости, но разве я виновата, что почта работает так медленно? Штурм Белого дома в октябре я наблюдала «глазами француза»: по телику в кафе. Как и концерт Майкла Джексона в Москве – никогда бы не подумала, что у нас в стране будут запросто выступать такие артисты! А семейные известия прокисают в первую очередь… Не успеешь переварить известие, что Ира, оказывается, устроилась на работу в салон красоты, как уже мчится из Екатеринбурга в Париж новость: Княжну уволили с позором после первого же прогула. Андрюше взяли няню, Димка настоял, но Ира сочла её «вредительницей» и рассчитала. Мама вышла на работу после затянувшегося отпуска и уже не может смотреть за малышом как раньше, поэтому Андрюша по-прежнему в садике на пятидневке, а выходные проводит у нас. «В общем, я, с одной стороны, рада, что ты уехала и пытаешься устроить свою жизнь, – писала мама, – но с другой, твоё отсутствие на всех нас очень плохо сказалось. Андрюша плакал первое время чуть не каждый день, вынь да положь ему “Сану”!»