Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

— Дамдин! Эй! Дамдин!..

Голос показался ему знакомым, но он почему-то испугался и, остановившись, стал озираться.

Несколько дней назад Дамдин случайно встретился на улице с тем парнем, которого выгнали со стройки.

«Тебя, кажется, с получкой можно поздравить? Не думай, я еще не забыл… Можно сказать, самый счастливый денек… Уважь старого друга, угости архи…» — пристал он к Дамдину и изрядно потрепал ему нервы.

Дамдин, чтобы скорее отвязаться, зашел с ним в забегаловку и купил сто граммов архи, но тот не стал пить и заладил: «А ты сам выпей!»

Дамдин признался, что не пьет, но это не помогло.

«Учись! Как так не пьешь? Архи — король стола… Да ты и сам не хуже меня знаешь, что к чему… Уважь! — насел он на Дамдина. — Рабочему человеку что нужно? Есть работа — работай, а зарплату трать на еду и питье… А то подумаешь — шелковые дэли-мэли… Чем хотят удивить… Ну, так что? Сечешь или нет? Давай, старик! Я-то ведь тебя знаю, ты смышленый малый… Как же мне не знать? Пей! Гульнем сегодня с тобой на славу! Счастье рабочего человека в этом и заключается! Понял? Это я тебе говорю. На этот счет можешь мне поверить».

Дамдин понял, что ему нелегко будет отвязаться от него, и, немного хлебнув архи, поперхнулся и вернул ему стакан.

«Хорошо пошло… — заметил тот и, сделав несколько глотков, предложил: — Давай сходим в клуб и закрутим там девчат… О-о-о! Там таки-ие бывают… Я тебя с одной кисочкой познакомлю… м-м! Красотка! Закачаешься…»

Дамдину стало стыдно, и он покраснел, а тот, притворившись, что уже пьян, заскрежетал зубами, затянул какую-то песню и даже попытался всплакнуть. При этом он без конца цеплялся за Дамдина, который, озираясь, искал помощи, но все равнодушно глядели на них, а буфетчица ехидно улыбалась.

«От них, видать, помощи не дождаться», — подумал Дамдин и, резко вырвав руку, бросился к дверям.

Тот едва удержался на ногах и закричал:

«Держите его, братцы! Помогите! Деньги мои вытащил… Помогите!» — И заковылял следом. Дамдин, несмотря на испуг, страшно обозлился.

«Врет! Болтает чушь!.. Постыдился бы!» — огрызнулся он и рванулся сквозь толпу. Тот не отставал. К счастью, Дамдин успел перебежать улицу перед машиной, которая задержала преследователя…

«Неужели опять он? Что же делать? — встревожился он, увидев у кинотеатра «Ард» человека, машущего ему рукой. — Вот черт! Опять попался…»

Приблизившись к нему, Дамдин заметил у его ног тяжелый мешок и немного успокоился; а тот заулыбался, сверкнув своими белыми зубами, и радостно воскликнул:

— Дамдин! Не узнаешь, что ли?..

Только приглядевшись, Дамдин с удивлением узнал Шара, который добровольно остался в госхозе.

— Вот это встреча! — выпалил он. — Когда же ты вернулся? Ну как там, процветаешь?..

— Только что приехал. А ты как? — тоже поинтересовался Шар.

— У меня все хорошо! Ты в командировку приехал?

— На курсы трактористов. Скоро в Архустае начинаются…

— Надо же! — обрадовался за него Дамдин.

— Слушай! Помоги дотащить до дома. Одному не осилить… — попросил Шар.

Дамдин не смог ему отказать — как-никак жили и работали вместе. Оказалось, что Шар живет чуть ли не на краю города. Пришлось изрядно попыхтеть, да и по накатанному снегу идти было скользко. Улица была пустынна — только одна влюбленная пара медленно брела сзади, с любопытством посматривая на них.

По дороге Дамдин с Шаром успели о многом поговорить. Дамдин не преминул поинтересоваться судьбой баяниста и его рыжеволосой подруги.

— С ними все хорошо! Госхоз очень для них старается… Такую свадьбу сыграли! Дом из двух комнат выделили. Сам он трактористом работает, а жена — на мелиоративных работах, — рассказывал Шар, шагая впереди.

Дамдин боялся заблудиться и старался запомнить обратную дорогу. Шар наконец-то опустил свою поклажу у какой-то калитки и, тяжело вздохнув, сообщил:

— Прибыли…

Дамдин заметил, как та пара тоже остановилась неподалеку. «Что им надо от нас?» — удивился он. Шар, пройдя во двор, стал барабанить в дверь. Прошло, наверное, не меньше четверти часа, пока не зажегся свет в окне. За это время Дамдин успел многое рассмотреть. Шар, видимо, жил в бараке. Вдоль стены длинного и низкого здания тянулся ряд дверей, и у каждой были аккуратно сложены дрова. Окон было столько же, сколько и дверей. «В одном этом бараке наверняка весь наш сомон уместился бы», — подумал Дамдин.

— Это я, Шар! Открывайте! — неслось со двора.

Наконец звякнула щеколда, и дверь открылась. Шар, переступая порог, скомандовал Дамдину:

— Заходи!

— А-а! Это ты? Только приехал? — встретила его мать и, ничего больше не сказав, прошла в глубину комнаты и стала сладко потягиваться.

Волосы у нее были взлохмачены, изо рта торчали почерневшие зубы, а глаза поблескивали, словно у змеи. Сама она была белолицая и худая. На полу, укрывшись грязным одеялом, спали три малыша. Их пятки выглядывали из-под одеяла.

В тесной комнате стоял неприятный запах, тяжелый и неистребимый. Пахло угольной гарью, прокисшими овощами, ореховым маслом. Мать, посмотрев на Дамдина, спросила у сына:

— А это кто? — И, не дожидаясь ответа, предложила гостю: — Садись.

— Это наш дарга, мама… Наш бригадир… Он меня привез, — выпалил Шар.

Дамдин еле сдерживал смех. Шар усадил его на табуретку прямо у двери.

— Поешь из кастрюли. Там, кажется, еще немного осталось. Поешь и ложись спать. — Она зевнула и начала набивать самокрутку.

Шар подмигнул Дамдину, и тот поспешил протянуть ей дорогие папиросы «Надом», которые подарила ему мать Гэрэл. Женщина взяла папиросы и, отложив свою самокрутку, спросила у сына:

— Хорошо доехал?

Дамдин был страшно удивлен тем, как она холодно встретила своего сына. «Нет чтобы крепко обнять его, поцеловать в лоб, в щеки, разахаться да разохаться от безмерной радости… — думал он. — Любая мать ведь так поступает».

Дамдин, конечно же, ничего не знал о ней, о ее прошлой жизни, безотрадной и тягостной. На своем веку она сменила нескольких мужей, и все они без исключения были китайцы. Многое, конечно, она и повидала, походила в нарядах. Однако вся жизнь ее прошла на задворках города, там, где как раз и селились китайцы. Шли годы, и она незаметно для себя стала равнодушной ко всему, что ее окружало… Солнце взошло — значит, день наступил; деньги появились — значит, надо их тратить… Дальше итого ее помыслы уже не заходили.

У нее было несколько детей. Старшую дочь, как только ей исполнилось шестнадцать лет, заставила бросить школу и выдала замуж за китайца-обувщика. Затем каждое утро бегала к ней и поучала, как жить. Хотела, чтобы дочь наверстала все, чего она сама не успела в молодости. Каких только советов и наставлений девушка не наслушалась…