Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

— А что он такого сделал, чтобы удостоиться этой чести? Что? Где его дела? — зло и с пренебрежением выпалил Цокзол и, немного успокоившись, стал рассказывать: — Историй с ним в те бурные времена приключалось много… Однажды, помню, купил он у кого-то новенькие русские сапоги и сразу же их надел, но вернулся домой без каблуков: сам же их вырвал и выбросил у своей юрты. Хохоту было! А когда разрушали собор монастыря Мингэт, то он, говорят, такое рвение проявил, что его потом чуть не мешком денег наградили. Может, поэтому и прославился как революционер… — Он сказал это уже снисходительно и, как бы спохватившись, продолжил: — Пустой это разговор… Лучше приберись как следует в юрте да приготовь серебряные чашки, кумысницы и все прочее, праздничное. Народу, наверное, нагрянет много… Встретить бы надо как полагается.

Цэвэлжид немедля взялась за уборку. Улдзийма отправилась за верблюдами, сам же Цокзол стал приводить в порядок двор. Однако отвлечься и забыть Жамьяна он так и не смог. Непонятная тревога, словно тяжелый камень, засела в его душе.

Присев отдохнуть в тени юрты, он снова вспомнил о Жамьяне… В тридцатые годы, когда революционное пламя забушевало и в худоне, Жамьян принимал самое активное участие в уничтожении соборов и монастырей. Он без разбору сжигал все, что попадалось на его пути, включая и редкие книги, сутры. Дело доходило даже до того, что он вместо ремня носил хадак. «Где еще найдешь такого революционера?» — подумал Цокзол и хмыкнул себе под нос.

Назавтра у Цокзола ожидалось много работы, поэтому он еще вечером, как только пригнали отару, выбрал крупного и жирного валуха, заколол его, а утром сам принял участие в подготовке юрты к приему гостей: в ход пошли лучшие ковры и тюфяки для сидения, а уж об угощении и говорить нечего — архи, самогон, настойки, кумыс могли удовлетворить самого взыскательного гостя.

Из ночного Цокзол пригнал свой табун рано, а овец и верблюдов и вовсе не стал выгонять на пастбище. Он с нетерпением ждал комиссии по обобществлению скота, которая могла нагрянуть в любое время.

Прежде всего принарядился так, будто собирался поехать на надом — свой новенький чесучовый дэли он действительно до этого надевал только один раз в год, в дни надома. Затем он проследил за женой и дочкой и заставил их надеть свои лучшие наряды, не преминув при этом напомнить о коралловых бусах, кольцах и серьгах с драгоценными камнями.

Но и это было еще не все. Он расчесал гриву своему любимому иноходцу и оседал его для Улдзиймы. Седло было богато украшено серебром и давно предназначалось для нее, но до сих пор как-то не представлялось случая воспользоваться им. Себе же приготовил Серого, на котором обычно арканил лошадей.

Все, что делал отец, Улдзийму удивляло, но в то же время и радовало. «Отец у меня все-таки мудрый человек, потому-то все это и затеял. Хочет с честью вступить в объединение», — размышляла она.

Цокзол никак не мог дождаться комиссии и, поминутно выбегая из юрты, в бинокль осматривал степь. Наконец в полдень он вбежал в юрту и затеребил жену:

— Готовь чай, Цэвэлжид! Да побыстрее! Комиссия едет! — И лицо его осветилось радостью.

К приему гостей все уже давно было готово, но Цокзол никак не мог успокоиться:

— Ничего! Все будет как надо! Раз уж довелось нам сполна испытать все десять благ земных, то теперь и совесть не позволяет ни о ком плохо думать… Что нам жалеть — и зачем? Все, что мы сейчас имеем, добыто честным трудом. Будем работать, а остальное приложится. Убывает только то, что в мешке, а скот, если за ним ухаживать как следует, никогда не убывает, а растет… К тому же и достигли мы всего только благодаря народной власти. Цэвэлжид! Ты не жалей свой скот! Нехорошо это!

Затем он выпил кумыса и подумал про себя: «За скотом-то своим, пожалуй, мы ухаживали как никто другой, а как там будут? Надо бы как следует наказать им».

Вскоре показалась группа всадников. Это была комиссия — человек пять-шесть. Цокзол встречал их у своей юрты. Первыми подъехали счетовод и председатель контрольно-ревизионной комиссии Данзан. Следом за ними прискакали дарга Данжур с Жамьяном.

— Я и не надеялся, что вы успеете сегодня приехать, но все-таки ждал вас, — сказал Цокзол после первых приветствий.

— А с чего нам было задерживаться? — сходя с коня, буркнул Жамьян. — Да и у вас пробудем недолго, хотя поработать придется немало, — добавил он, оглядываясь на остальных. — Надо же! Вороного иноходца-то своего успел уже оседлать. Значит, не собирается с ним расставаться.

— Попридержал бы ты свой язык! — упрекнул его Данжур.

Цокзол, конечно, все слышал, но особого значения словам Жамьяна не придал, точно это была шутка.

Он подождал, пока они управятся с лошадьми, и пригласил всех в юрту. Стол уже был накрыт, и гостям предложили садиться. В корытце был выставлен крестец валуха, которым поручили распоряжаться Данжуру. Он охотно согласился и стал всем раздавать мясо.

— Хозяин-то успел одного барана до нашего приезда уложить, — снова взялся за свое Жамьян.

Цокзол искренне, от души собирался угостить руководство объединения, и сейчас, услышав слова Жамьяна, он обиделся. У него сразу пропало праздничное настроение. «Человеку, во-первых, хочется соблюсти добрые народные обычаи, во-вторых, показать результаты своего труда, а этот, кроме подвоха, ничего не видит. Почему?» — размышлял он.

Дарге Данжуру был приятен прием, оказанный им Цокзолом, и он с удовольствием выпивал до дна все, что ему подносили. В отличие от Жамьяна он хорошо понимал, что здесь нельзя нарушать традиции, да и к тому же был совершенно уверен, что все это делается от чистого сердца. Кампанию по обобществлению скота Данжур воспринимал как большой праздник. Почему же тогда и у Цокзола не могло быть такого чувства? Подумав об этом, Данжур круто повернул разговор:

— У нас всякие люди есть — одни берегут свой скот как зеницу ока, а другим он и даром не нужен… Вот, скажем, жениться или выйти замуж труда не составляет, однако после свадьбы-то и начинаются настоящие испытания. Разве найдешь семью, где все было бы гладко? Нет! Лебединых пар не бывает, к сожалению. То же самое может и у нас на первых порах получиться. Трудностей, думаю, будет хоть отбавляй. А потом, конечно, все образуется, когда в гору пойдем.

— Да, не ошиблись мы, когда выбирали своего даргу… Если мы все ему еще и поможем, то дело у нас, конечно, пойдет, — залебезил Жамьян.

Данжуру не понравились слова Жамьяна, однако он промолчал.

— Говорят, если исток реки чистый, то и в устье вода прозрачная. Лично я думаю, что мы начали хорошо. Так должно пойти и дальше, — вступил в разговор Цокзол.

— И то правда, — согласился Данжур.