Сормуниршийн Дашдоров - Избранное

— Вот это дело! А то что нам тут сидеть, в этой черной юрте, — с радостью ответил один из сторожей, Черный Дамчай.

Вскоре сторожа быстро разобрали юрту, в один миг погрузили ее на машину и не мешкая тронулись в путь. Дамдин еще долго не мог сдвинуться с места и, когда шум машины вдруг усиливался, думал, что она возвращается. Наконец гул мотора совсем стих. «Уехала!» — вздохнул Дамдин и, вернувшись домой, обо всем рассказал матери.

Уходя доить коз, она печально сказала сыну:

— Вот и остались мы с тобой одни в степи. Да и кому мы нужны… Скорее бы отец появился. Вот приедет и все сам решит.

Больше она ничего не сказала. Потянулись скучные и однообразные дни. Никто за ними так и не приехал…

Был холодный и ветреный вечер. Вдруг у юрты еле слышно звякнули стремена, послышались мягкие шаги лошадей, и вскоре в юрту вошел отец — долгожданный, пахнущий солнцем и ветром.

Сын с матерью, окрыленные, места себе не находили, а отец сидел, удрученный тем, что его семья оказалась никому не нужной. Радость встречи с родными была омрачена. Но он все же успокоился, узнав, что дарга сомона заезжал к ним и проявил хоть какую-то заботу.

Пробыв дома два дня, Лочин двинулся в путь — надо было что-то решать. «Неужели все уже подались так далеко? Может, кто-нибудь да остался у горы Дэлгэрхангай? Тогда я попрошу у них верблюдов, и мы перекочуем. Холода еще не наступили. Возможно, скоро пойдет дождь, и тогда до зимы как-нибудь перебьемся», — размышлял он по дороге.

Домой он вернулся не с пустыми руками — привез около двадцати килограммов муки двух сортов, плитку чая, табак и несколько метров далембовой ткани, что, разумеется, было очень кстати для его бедной семьи.

Мука стоила теперь очень дорого. Уже на обратном пути за поварешку муки ему предлагали вьючного верблюда. В доме у него все преобразилось — сын с женой были веселы и довольны.

Через три дня Лочин вернулся домой, ведя на поводу четырех вьючных верблюдов. Оказалось, что Пад Красные Глаза, как всегда, не сдвинулся с южного склона Дэлгэрхангая. У него-то он и разжился верблюдами. От него же Лочин узнал, что и на северном склоне осталось несколько айлов.

Айл Лочина выбрал благодатное место у южного склона Дэлгэрхангая и задолго до холодов начал готовиться к зимовке. Скоту здесь было привольно, да и айлы Пада и кузнеца Балжира были недалеко.

Зима, однако, наступила неожиданно рано. За одну ночь тучи заволокли небо, и к утру столько навалило снега, словно он шел непрерывно несколько суток. Через пять дней ударили трескучие морозы.

Начался страшный дзут года Обезьяны, который тут же стал валить коз Лочина. Вскоре скот остался совсем без корма, пастись было негде. За ночь погибало по две-три козы.

Дамдин очень жалел своих коз, не отходил от них ни на шаг, но помочь им был бессилен. Из-за глубокого снега и пронизывающего холода соседи тоже к ним не заезжали.

Отец Дамдина еще после возвращения с заготовок скота почему-то потерял аппетит, а с месяца Свечи и вовсе слег и, кроме жидкой еды, ничего не ел.

Всякие травы и ламские лекарства, хранившиеся в их сундуке, ему не помогли, и в среднем месяце зимы он тихо скончался.

Овдовела Должин, осиротел Дамдин, и остались они вдвоем средь неоглядной белой шири. Им даже не на чем было везти хоронить отца. С большим трудом Дамдин все же добрался до соседей и вместе с ними похоронил бедного отца в безлюдной степи.

«На долю человека много бед может выпасть, но не слишком ли жестоко поступили с нами?.. Ведь мы жили бедно и никому не причиняли вреда», — впервые подумал тогда Дамдин.

В ту зиму он незаметно для себя повзрослел. Мать успокаивала его, старалась изо всех сил, чтобы как-то его приободрить. Дамдин держался по-мужски. Кое-как они все же перезимовали, даже сохранили несколько коз.

Возможно, что Дамдин, рано осиротев и еще в детстве познав горечь жизни, стал искать то, что было созвучно его душе. А иначе откуда у него могла появиться тяга к таким песням?..

Не то вспоминая, не то думая о своей прошлой жизни, Дамдин продолжал стоять у окна и смотреть на улицу. Порывистый ветер теребил листья деревьев под окнами. Накрапывал дождь. Было слышно, как в соседней комнате напевала Гэрэл.

Вдруг он, подняв голову, заметил Самбу, под дождем направлявшегося к дому. Он быстренько зажег примус и крикнул так, чтобы услышала мать Гэрэл:

— Самбу-аха идет!

— Прекрасно! — коротко бросила та в ответ и больше ничего не сказала.

Услышав шаги в коридоре, Дамдин подошел к двери и снял засов. Оттуда уже доносилось тяжелое дыхание, подошел Самбу.

После некоторой паузы он постучался. Дамдин уже из кухни громко крикнул: «Открыто!» — и с удивлением посмотрел на дверь.

В дверь снова постучали; но тут, не выдержав, вышла из комнаты его жена с сигаретой в зубах и нетерпеливо рявкнула:

— Заходи же! Открыто…

Дамдин тоже вышел из кухни.

Дверь наконец открылась, и появился Самбу. Лицо у него было красное. Он виновато улыбнулся жене и Дамдину и, с трудом выговаривая слова, протянул:

— Едва дошел. Совсем пьяный…

Дохнув крутым перегаром архи, он засопел, сбросил с себя плащ и повесил его на крючок. Затем, наклонившись, уставился на свои грязные сапоги и чуть не упал: голова тянула вниз.

— Что случилось? Ты где так набрался? — укоризненно спросила жена и, тоном, не допускающим возражений, приказала: — Ну проходи! Ложись спать!

— Ага… Наш домашний полковник помыкает бедным майором… Слушаюсь! Слушаюсь! — пошутил Самбу и направился в комнату.

Тут он заметил Гэрэл, стоявшую у дверей своей комнаты с сестренкой на руках; подошел к ней, поцеловал малышку:

— А-а! Доченька моя! — и скрылся за дверью.

Жена его улыбнулась и вошла за ним следом. Удивленный Дамдин вернулся на кухню и занялся ужином. Смутно, сквозь смех Гэрэл доносилось невнятное бормотание Самбу. Видимо, с него стаскивали сапоги — что-то с шумом упало на пол.

В тот вечер Самбу не стал ужинать. Он заснул, как только дошел до кровати. Все вчетвером сели ужинать без него. Из разговора Гэрэл с матерью Дамдин понял, что несколько сослуживцев Самбу решили оставить военную службу и идти работать в народное хозяйство и что по этому случаю был устроен банкет.

Вскоре Самбу проснулся и попросил Гэрэл принести чего-нибудь холодненького. К нему пошла жена. Через приоткрытую дверь в кухне было слышно, как он говорил ей:

— Муженек твой решил податься на спокойную работу и отдать всего себя строительству мирной жизни… А ты у меня будешь доить коров и ходить за скотом. Вот так-то!

— Ладно тебе! Угомонись! — оборвала его жена и сердито опустила пустую пиалу на стол.

Для Дамдина работа в худоне была самым обычным делом, и поэтому он никак не мог понять раздражения его жены.