Олег Лукьянченко - Провинциздат

– А где же вы хотите работать? – вдруг неожиданно, даже, вероятно, для самого себя, вырвалось у Пульпенки.

Андрей удивился вопросу, ответ на который так очевиден:

– Там же, где и сейчас – в редакции художественной литературы.

– А что думает по этому поводу директор?

Дир услужливо вскочил и по-кроличьи сложил лапки.

– Решение принято – надо исполнять. Мы солдаты.

Пульпенко сделал жест, обозначавший: ну вот, мол, зрелый руководитель все понимает правильно, и стал выдвигаться из кресла, собираясь, очевидно, закончить совещание, или как там называлась эта дурацкая процедура; Тих-Тих, изогнув рукояткой штопора голову, недоуменно пыхтел; Цибуля, сидевший все время не шелохнувшись и не проронив ни звука, все так же изображал бюст самому себе; дир с долейсекундным запозданием дублировал все движения начальника, а Лошакова испустила вздох облегчения, посчитав, наверно, что все прошло более безболезненно, чем могло бы… Андрей все же решил оставить последнее слово за собой:

– Я еще выясню, законно ли такое решение. Меня принимали на работу не в издательство вообще, а именно в редакцию художественной литературы, – и сел, полагая сказанное достаточным. Сотрясать воздух теперь уже не имело смысла. Нужно предпринимать что-то другое. Да вот хотя бы взять в бухгалтерии справочник по трудовому законодательству и выяснить, имеют они право перевести его в другую редакцию или самодеятельность разводят…

И тут вдруг медленно, и при этом криво и сосредоточенно улыбаясь, встал Беспородный и голосом сдавленным и тихим, но очень убедительным остановил начавшееся движение:

– Постойте! – он махнул рукой, глядя перед собой на полированную столешницу, вроде бы советуясь со своим отражением, потом резко дернул головой вниз, будто приняв совет к сведению, и четким, как на плацу, движением выполнил поворот направу! – держа при этом стул за спинку, и поставил его перед собой как опору для рук, словно собирался выполнять какое-нибудь упражнение из комплекса утренней либо производственной гимнастики – ну, там, отжимание или, может, махи правой ногой назад – вправо – в исходное положение, левой назад – влево – в исходное положение – и таким образом стал к руководству лицом. – Мне как председателю профкома… – Пульпенко раскрыл было рот, чтобы перебить Беспородного, но, вероятно, забыл его имя-отчество – и просигнализировал беспомощным взглядом диру; тот, привстав, мягко подсказал, но, видно, время, чтоб остановить, было упущено, и голос Беспородного набрал силу: – Я, как председатель профкома, имею право высказать свое мнение… – и опять мина смирения перед неизбежным сковала физиономию начальника, и вновь пресс-папье установилось на отведенной ему подставке.

«Уж что-что, а право вы имеете», – вспомнил Андрей крылатую фразу.

Беспородный застенчиво улыбнулся.

– Мне за свою довольно долгую жизнь много пришлось пережить всякого. И было у меня несколько случаев, которых я стыжусь. Да, стыжусь, – повторил он, и голос его слегка осип. – Когда я молча соглашался, и совершалась подлость. И я предавал… да, предавал… хороших людей. И я не хочу, – он усилил нажим, – еще раз становиться участником подлого дела. Да! Мы здесь все сейчас прекрасно понимаем, что творим подлое дело. И все это придумано, чтоб облегчить жизнь Камиле Павловне. Все мы знаем, что Амарин квалифицированный редактор художественной литературы, что он на своем месте. Там кому-то могут не нравиться его резкие высказывания, манера себя вести, куртка может не нравиться, но это к сути дела не относится. И акция, которую тут нам преподносят как решение высоких инстанций, – форма расправы с неугодным сотрудником. Я, как председатель профкома, категорически против! – Беспородный уже почти орал, глаза блестели бешено, губы подрагивали, – категорически против! Те, кто принимал такое решение, – они что, спросили мнение коллектива, профсоюзного комитета, партийной организации? Со мной лично никто не говорил об Амарине, с Тихон Тихонычем тоже… Вот… – и Беспородный резко оборвал свою речь и сел на место.

– Ну что, товарищи (глубокий вздох облегчения), я вас больше не задерживаю. – Пресс-папье качнулось вперед и припечатало резолюцию.

11

Внутри у Андрея все, что называется, бурлило и кипело, но он привык держать лицо непроницаемым, и очевидно, в его выражении не было ничего необычного, потому что Трифотина, изнывающая, естественно, от любопытства, с порога так и вцепилась в Андрея жадным вопросом:

– Ну, что там было? – но, получив в ответ равнодушное Андреево:

– Да так, ничего особенного: горячо и сердечно поздравили с приближающимися праздниками, – поверила ему и даже как бы ободрила союзнически:

– Я и говорила, что ничего они не смогут сделать.

Андрей захватил сигареты и вышел на балкончик, где, разумеется, уже курил Беспородный.

– Сейчас бы по сто пятьдесят дернуть, – с нервным смешком высказался тот. – Ничего-ничего, этим дело не кончится.

– А где Тих-Тих?

– Он остался в кабинете. Хочет все-таки убедить Пульпенку.

Они обменялись еще несколькими взаимоободряющими репликами, ругательствами в адрес начальства; оба не собирались сдаваться и надеялись теперь, что и Неустоев будет на их стороне, а тот все не появлялся. Они выкурили еще по одной сигарете – Тих-Тиха все не было.

Вернулись с балкона на лестничную площадку. Мимо них с третьего этажа вольным парусом порхнула Лошакова – видно, бегала поделиться приятной новостью с милподругами в машбюро и бухгалтерии.

Беспородный с Андреем переглянулись – не отравиться ли по третьей, но тут дверь на первом этаже хлопнула деревянным, спустя несколько се-кунд грохнул чугун, так что стекла задрожали, и на площадку второго этажа прикосолапил Неустоев. Он будто не развинтился еще из своего штопорного состояния: шея у него по-прежнему тянула голову влево-назад, но в целом вид у него был отнюдь не трагический, а скорее деловито-озадаченный.

– Поехал в апком, – сообщил он, имея в виду Пульпенку. – Я ему как порассказал о наших делах, так он за голову схватился. Он, оказывается, ни о чем понятия не имел, что у нас творится – ни о награде лошаковской, ни о Монаховой…

Когда Андрей вернулся в редакцию, Трифотина сидела в одиночестве.

– Что? Всех она вас победила? – плеснула тоном злорадным и ядовито-сочувственным одновременно.

– Да? Вы так полагаете? – рассеянно ответил Андрей.

Тут зазвонил телефон на его столе.

– Алле?.. – бросил он в трубку. – Амарин у телефона.

– Привет, Андрей… – голос незнакомый… – Это Виталий, редактор вашей книги.

– А, здравствуйте, Виталий! – переменил тон с озабоченного на радостный Андрей. – Слушаю очень внимательно.