Олег Лукьянченко - Провинциздат

Прислушался он, когда слово предоставили Камиле Павловне. Выступала она эмоционально, но сумбурно. Казалось, бормашина то набирает, то сбавляет обороты, но так и не может просверлить нужное отверстие. Начала Лошакова с того, что, выполняя решения какого-то там пленума и встав на трудовую вахту в честь приближающегося съезда, редакция в минувшем году своевременно выпустила все юбилейные издания. Потом с особым пылом толковала «об умении и неумении каждого работника выполнять свои непосредственные обязанности, о его компетентности». В чем же она заключается, по Лошаковой? Оказывается, первый показатель качества редактирования – это сверхнормативная правка. Андрей за год службы наконец разобрался, что сие обозначает. По договору с типографией издательству позволялось вносить в корректуру правку, не превышающую трех процентов объема. То же, что правилось сверх означенной нормы, подлежало дополнительной оплате. Потому-то малограмотный Цветиков и попадал чаще других в передовики: он практически вообще ничего не правил у своих патриотических авторов. Но еще более поразительным выглядел другой показатель качества редактирования, названный Лошаковой: редактор поощрялся премией в том случае, если он максимально сократил объем редактируемой рукописи.

– А если нет сокращения объема, – завершила свою мысль Камила Павловна, – то редактор должен лишаться премии.

– Тогда максимальную премию должен получить тот, кто сведет объем рукописи к нулю! – вырвалось у Андрея.

Его выпад был проигнорирован, и он решил больше не подавать голоса. Нетерпеливо разминал в пальцах сигарету, мечтая поскорее выбраться из заточения. Отметил только про себя удивительную концовку лошаковской речи: она покаялась в том, что, к сожалению, ни одно из юбилейных изданий не вышло в срок.

Андрей подумал, что ослышался. Протокол собрания вела Свекольникова; она записывала все слово в слово.

– Можно маленький вопрос по ходу? – поднял он руку, глядя на председательствующего Беспородного.

Тот кивнул.

– Я прошу прощенья, если что-то не так понял, но хотелось бы уточнить. Виктория Ксенофонтовна, посмотрите, пожалуйста, в самом начале выступления Камилы Павловны, где она говорит о юбилейных изданиях – что там сказано?

Свекольникова дисциплинированно зашуршала листами протокола и моментально нашла нужные строки:

– Здесь, – повела она пальцем по странице. – «Редакция в минувшем году своевременно выпустила все юбилейные издания».

– Спасибо! А теперь в самом конце выступления – там что о них говорится?

Старшая машинистка вернулась к недописанной странице и прочитала:

– «К сожалению, ни одно из юбилейных изданий не вышло в срок».

– Вот такие антиномии чистого разума, – развел руками Андрей. – Так может кто-нибудь мне объяснить, как это они своевременно вышли, а в срок не вышли? – задал он риторический вопрос и непроизвольно вдохнул аромат размятой, готовой к употреблению сигареты.

– Зачем мы вообще его слушаем! – завизжала Лошакова. – Он никого не уважает, он над всеми издевается, стоит тут перед нами в куртке, мня сигарету!.. – взбесившаяся бормашина досверлила последнюю живую ткань зуба и заглохла, увязнув в челюсти…

Беспородный деликатно, но твердо произнес:

– Ну как зачем, Камила Павловна? На профсоюзном собрании каждый имеет право выступить, высказать свое мнение.

Лошакова шумно выдохнула и спущенным воздушным шариком распласталась на стуле, Андрей же решил подлить масла в огонь:

– Ответ на мой вопрос и так ясен. Теперь несколько слов по существу сегодняшней повестки. Все только и повторяют: «Ускорение!», «Перестрой-ка!» – а человек с улицы зайдет к нам – и что он увидит? Стенд в коридоре под названием «Книги Провинциздата в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году»! А сейчас какой? Восемьдесят шестой! Так что у нас ускорение в обратную сторону получается. И не только цифирку давно пора заменить на нашем стенде, это-то дело нехитрое! – а изменить в корне всю политику издательства. Тогда, может, что-то и перестроится!

На этом прения увяли. Торопливо приняли заранее заготовленное, из общих фраз составленное решение, и собрание закрылось.

Беспородному оказалось по пути с Андреем до автобусной остановки. На ходу они обменивались впечатлениями о прошедшем собрании.

– Что ты так взъелся на Камилу Павловну? – как всегда подхихикнув, спросил новый председатель профкома. – Она же все-таки женщина, пожалел бы ее…

– Женщина?.. – полувопросительно повторил Андрей. – Ну да, конечно… – Он запнулся: довод собеседника показался ему не вполне корректным, но все же немного смутил. – Да знаете, Анатолий Васильевич, я ее, честно говоря, и не воспринимаю как женщину. То есть, в дверь, само собой, пропускаю впереди себя, и разговариваю стоя, если она стоит… А потом что ж – если женщина сознательно совершает подлости, так с этим смиряться надо, что ли?.. Вообще, – на ходу оформил он неясную прежде мысль, – все они для меня существа среднего пола: что Лошакова, что Трифотина, что Викентьева… Понимаю, у вас может быть другой взгляд на эти вещи, но вы еще, наверно, просто мало сталкивались с нашими милыми дамами.

– И все же я на твоем месте был бы к ним поснисходительней, Андрей.

– Да и я бы по доброй воле с ними не связывался – сами вынуждают...

Так они и остались каждый при своем мнении.

9

Кисельным мартовским утром, когда уличный туман, казалось, обволакивал и все предметы в помещении, а Андрей клевал носом над нудной кор-ректурой, в редакцию заглянул Цибуля.

– Андрей Леонидович, зайдите ко мне на минутку, – пригласил он с загадочной полуулыбкой.

У себя в кабинете Цибуля усадил его за стол и спросил:

– Так вас можно поздравить?

– С чем?..

– А вы разве не знаете? Вот, посмотрите. – Он протянул Андрею до-вольно пухлую зеленую брошюру.

Это был годовой план столичного издательства. Ага, значит, и до Провинцеграда дошло!

Андрей пролистал книжицу и нашел страницу со своей фамилией. Теперь и он не смог сдержать торжествующую улыбку. Вот он, триумф! Его враги посрамлены: лучшее издательство страны возвещает миру о книге Андрея, да не какой-то плюгавенькой пятилистовой малютке, пределе мечтаний местных дебютантов, а о полновесном сборнике в пятнадцать печатных листов, еще и с двойным тиражом.

– Знать-то я знаю, – снисходительно ответил он Цибуле, – договор у меня давно на руках, и аванс получен. Но плана еще не видел. Так что спасибо за добрую весть.

Цибуля осторожно запер дверь на ключ и открыл сейф.

– Ну, давайте пропустим по чарке за ваш успех.

Такого еще не бывало! По слухам, Василий Иванович принимал допинг тайком и исключительно в одиночестве. Выходит, он втихомолку симпатизирует Андрею?.. Нет, не стоит рассиропливаться. До сих пор никакой реальной поддержки от главного Андрей не получал.