Ахмед Рушди - Кишот [litres]

– Передайте фото службе безопасности, – велела она сотруднику, который принес ей конверт с фотографией. – Если этот человек когда-нибудь покажется, пусть сразу вызывают чертову полицию.

По дороге домой водителя искренне встревожило ее состояние.

– Прошу прощения, мисс Дейзи, – сказал он, – но выглядите вы так, словно встретили призрака.

– Сегодня никакой мисс Дейзи, Хоук, – отозвалась она. – Ко всем чертям, я не в том настроении.

Пришло время пролить свет на последнюю и самую сокровенную семейную тайну мисс Салмы Р.

Когда Салме было двенадцать, дед Бабаджан схватил ее за руки и поцеловал в губы. В тот момент она смогла лишь понять, что дедушка хотел поцеловать ее в щеку, но промахнулся, но он повторил попытку, и стало ясно: его язык не ошибался. Она старалась отклониться от настырного языка, но он все равно тянулся к ней. Потом она вырвалась и убежала.

Особняк на пляже Джуху на самом деле состоял из двух строений с обнесенным решеткой садом посредине. Небольшое двухэтажное здание выходило фасадом на улицу, за ним начинался сад с искусственными прудами и увитыми буген-виллеями шпалерами, в конце которого находился главный трехэтажный особняк, обращенный к морю. Интерьеры обоих зданий обильно украшали полотна Макбула Хусейна, Саеда Разы, Васудео Гайтонде и Кришена Кханны, а сад – старинные скульптуры, изображавшие Шиву, Кришну и Будду. – Как же так получилось, что великие художники, старинные и современные, просто смотрели на это с дорогих стен, почему могущественные божества остались недвижимы на залитых солнцем постаментах? Зачем нужен талант, зачем все эти святость и божественность, если они не могут защитить двенадцатилетнюю девочку в ее собственном доме? Позор вам, художники, божества! Сойдите со своих пьедесталов, спуститесь со стен и помогите! – Никто не помог. – Домогательство произошло в выходной, когда Салма шла через сад от главного особняка к двухэтажному зданию, где располагались главные кухни, в надежде чем-нибудь перекусить днем. Наверху в маленьком доме были и личные покои Бабаджана, где он жил своим порядком. В саду его можно было застать только во время молитвы – молился он пять раз в день, как это делают по-настоящему религиозные люди или те, кому особенно важно вымолить у Бога прощение, – он выносил в сад свой молитвенный коврик, расстилал его на берегу одного из искусственных прудов и опускался на колени, обратив свой взор к Мекке. Не станем таить горькую правду: грешил Бабаджан так же часто, как молился. В тот день, когда Салма направлялась к холодильнику и вокруг не было посторонних глаз, никаких слуг, шоферов или охранников, он появился перед нею из тени дерева, словно демон, схватил за руки, притянул к себе и дважды страстно поцеловал, во второй раз, как мы уже упоминали, с языком. Когда она стала убегать, он пробежал за ней несколько шагов, характерно посмеиваясь – хи-хи-хи, – и в его смехе, который она всегда считала выражением стариковского добродушия, звучала угроза. Когда ему надоело за ней гнаться, он просто пожал плечами, презрительно махнул рукой и ушел к себе наверх.

И вот маленькая девочка бежит к матери, заливаясь слезами. До того как она окажется в материнских объятиях, нам следует поведать кое-что еще о жизни в этом большом несчастливом доме. Глядя на эту ситуацию, мы должны понимать, что ни мать Салмы Аниса, ни ее бабка Дина не могли не знать о порочных наклонностях Бабаджана. Если в детстве Аниса тоже была его жертвой, мать раньше дочери, она никому об этом не рассказала, возможно, кроме собственной матери, чьи уста, однако, сковала печать вечного молчания. Как бы то ни было, и Дина, и Аниса не раз увещевали Салму: “Ты не должна оставаться с Бабаджаном наедине. Кто-то, хотя бы няня, всегда должен быть в комнате. Иначе это будет неприлично, сама понимаешь”. Девочка же знала, знала всю свою жизнь, что бабушка с дедушкой не живут вместе, что в особняке на пляже Джуху, как ни жаль, негативная энергетика, которую она изо всех сил старалась не замечать. Она решила, что предостережения родственниц вызваны этой энергетикой, что ей предписывают принять чью-то сторону и дружба с дедушкой будет расценена как предательство по отношению к бабушке. В своем нежном возрасте она не знала, что такое страх, еще не столкнулась с ним в жизни, к тому же обладала той же независимостью, что вела по жизни ее мать и бабушку, и порой нарушала их запреты и составила о дедушке свое собственное мнение, даже, скажем прямо, полюбила его. Несмотря на недовольные лица и увещевания старших женщин семьи, она любила сидеть с ним в саду и слушать восхитительно страшные сказки о бхутах и джиннах, существах из огня и дыма, предпочитавших питаться маленькими девочками. Ей нравилось, что он всегда предлагал ей задавать ему вопросы, даже опасные вопросы.

– Бабаджан, – спросила она у него однажды, изумляясь собственной дерзости, – а что будет, если я скажу тебе, что Бога нет?

В ответ он от души расхохотался.

– Кто вложил эту идиотскую идею тебе в голову? – сказал он без тени гнева, с которым, она боялась, мог бы ей ответить. – Тебе должно быть не меньше пятнадцати, только тогда у тебя может появиться такая точка зрения. Тогда и приходи, я тебе отвечу.

Образ доброго, веселого, терпимого деда, человека широких взглядов, стал для нее важным. Она прятала его в собственной голове, потому что знала, мама с бабушкой такого не одобрят, и это был ее важный секрет, она даже думала, что должна попытаться установить мир между старшими родственниками, и по-детски вынашивала грандиозные планы, как это осуществить. Однако ярость, с которой бабушка пресекала любые попытки заговорить о Бабаджане, удерживала ее от воплощения этих планов в жизнь. И вот теперь, в двенадцать лет, убегающая и напуганная, она поняла эту ярость, поняла все, и ей показалось, что до сих пор она ничего в этой жизни не знала.

Она бежала, а мир вокруг нее рушился, разбивались на куски конструкции любви, доверия и понимания, в которое она верила. Вся история ее семьи, все, что, как она считала, она знает о ней, то, кем и какими они были в этом мире, все это должно быть порвано и написано заново. Лишиться собственной картины мира, почувствовать, как ее позолоченная рамка расползается и крошится, музейное стекло, надежно укрывавшее ее, разлетается вдребезги и неаккуратными кучками падает на землю, а изображенные на холсте разъезжаются, соскальзывают и лопаются; этот опыт можно назвать и иначе – утратой невинности. Если такое происходит, когда тебе двенадцать и ты не имеешь никакого психологического инструментария, чтобы справиться, все обстоит еще хуже.

Салма бежала и видела обрывочные видения, ускользающий и меняющий свое местоположение дом, лопнувший над ее головой и опадающий на землю синими снарядами небосвод и утративший свое обманчивое спокойствие, готовый поглотить всю сушу океан впереди. Потом мама обнимала ее, она пыталась рассказать, что случилось, а бабушка, страшная в своей ярости, стояла у них за спиной. Глаза обеих женщин озарились особенным светом, способным прожечь дыру в ткани времени. В комнату вошла няня-ая.