Филип Хеншер - Дружелюбные

– Дошло до того, что я не знаю, завтракаю или обедаю, – жалобно сказал он.

– Можешь изобрести новую трапезу, – пошутил Джош. – Назовешь ее… минутку… обедрак.

– Пожалуй, съем-ка ирисочный пудинг, даже холодным, – с пятницы остался.

– Можно, – сказал Джош. – Можешь даже поджечь, как холодный рождественский пудинг.

– Так во сколько ты домой-то дошел? – спросил Томас.

– Без понятия. Дай гляну. Я «убер» вызывал. – Джош извлек из кармана халата мобильный телефон. – Четыре сорок три. В полшестого, наверное.

– Господи, ну ты даешь! – подивился Томас. – Раз в месяц уж точно. Вчера мы с Элли выпили, а потом она сказала, что устала и ей надо поработать, так что я вернулся домой и подрочил. Собственно, самый яркий момент вечера. Еще подумал: лучше было бы вообще никуда не ходить, остаться дома с тетей Кэтрин и Деборой-из-алкашей да посмотреть «Катастрофу». Я что-то аж втянулся. Там про двух братьев, они оба врачи, только один хороший, а второй плохой.

– Звучит заманчиво.

– А ты как развлекался? Впрочем, знаю. Тебя пороли, и на тебя ссали доминатрикс. Думаю, туда много юристов ходит.

Джош быстро посмотрел на брата. Насколько ему помнилось, Томас был единственным, кому он рассказывал о клубе «На коленях» и о том, что там происходит. Однажды Джош признался кузену: во-первых, ему не терпелось поделиться хоть с кем-то, а во-вторых, он знал, что Томасу плевать.

– Почему ты так решил?

– Что решил? Про юристов? Ну так естественно. Кто же еще туда пойдет? Ветеринары, что ли?

Не самое удачное замечание. В ту ночь случилось то, чего не должно было случиться. На мгновение явная и тайная жизни Джоша соприкоснулись: не в смысле унижения, но в виде пары слов. Человек в маске ходил кругами и присматривался; Джош был привязан к лавке – старомодному гимнастическому «коню»: пот стекал по его лицу. Остальные тоже толпились вокруг, бормоча слова одобрения и, возможно, ожидая своей очереди. Человек в маске осматривался минут десять, а то и больше. В какой-то момент он присел на корточки и поднес лицо близко к лицу Джоша: тот ощутил запах горячей кожи от его маски. Он только и сказал: «Привет, Джош». Спокойным голосом. Джош узнавал и не узнавал его. Этот голос принадлежал другому месту. Он и забыл об этом – вспомнил вот только что: но теперь, поразмыслив, припомнил: голос принадлежал кому-то из коллег. Кто-то, с кем он работал, видел его в клубе «На коленях».

– Что ты намерен делать? – спросил кузен.

– Я?!

– О господи, не надо на меня орать! – воскликнул Томас. – Я лишь хочу спросить, что ты будешь делать на дедушкин юбилей. Ты заранее поедешь? Думал, вся организация на тебе.

– По большей части на Шарифе. Я бы и понятия не имел, кого пригласить. Дед уже успел заколебать меня упреками, что я не знаю, как найти отца.

– Держу пари, моя мама знает, где он. Просто не говорит.

– Не думаю, – ответил Джош.

Над ним склонилось Кожаное Лицо неясных очертаний. Он зажмурился из страха, что снова учует его запах и увидит пылающую восторженную физиономию. Сделал над собой усилие. И стал думать о другом.

Томас открыл дверь дома на Графтон-сквер. У него были ключи, поскольку он жил ближе всего к родителям. Треско обзавелся белокурыми дредами и по выходным преимущественно гонял досужих клиентов по полям Сомерсета, а остальное время проводил на ферме у границ Уэльса с Дафной и полдюжиной детишек, которые постоянно носились сломя голову. Тамара обитала в Брисбене: ее бутик-отель на побережье, кажется, имел успех; Трев – в Уэльсе, делала несъедобный козий сыр; жила со своей шестидесятилетней любовницей Алисон и занималась экоактивизмом. Томас размышлял: дело в Алисон или Тревор сама не желает общаться с родными? В последний раз, когда они с ней виделись, он пытался попрощаться с сестрой на главной площади ближайшего города – кстати, почему там, а не в простецкой хижине Алисон дальше по переулку? И Алисон вдруг решила, что они уже достаточно напрощались. Подошла: большие глаза пялятся прямо на тебя, а длинные седые волосы обвивают грудь – году в тысяча девятьсот семьдесят пятом это, должно быть, выглядело весьма зазывно. Обняла Тревор сзади, недвусмысленно положив ладони ей на грудь. «До скорой встречи», – сказала Трев хриплым, как теперь за ней водилось, голосом; а Алисон тут же перебила: «Ну, не до столь скорой, скажем так. Продавай. Делай деньги». Томас не успел ответить, как она силой увела его сестру, они сели в свой джип и были таковы. Непонятно: отчего, узнав, что он – агент по продаже недвижимости, с ним начинали обращаться именно так? Вероятно, мать мысленно оглядела детей, живущих далеко отсюда, и отогнала мысль, что лучше бы доверить ключи от Графтон-сквер Джошу, чем третьему и худшему из своих отпрысков.

К его изумлению, дома обнаружился только парень-индиец, босой, в белой футболке с надписью «XBOX» и белых джинсах. На голове у него красовалась прекрасно сделанная прическа-хохолок сантиметров пять высотой; сидя на корточках в маминой гостиной, он смотрел на квадратный лист бумаги метр на метр. На листе красовалось что-то вроде плана; по краям его удерживали два бокала для шампанского, пустая бутылка из-под оного и бронзовая ящерка, обычно обитавшая на мамином столике для закусок. Турецкий ковер, заполнивший почти всю комнату, Томас припоминал: некогда он лежал на полу утренней столовой – самой маленькой комнаты на нижнем этаже в большом доме. Картину, висевшую над выступом для дымохода, он тоже угадал: Гверчино из столовой в большом доме. Мама вечно тряслась над этим шедевром и запрещала бросаться в него едой. Кто этот Гверчино, Томас понятия не имел. Просто имя врезалось в память. Да, он тупой, как утки в клэпхемском пруду, – он в курсе.

Индиец поднял глаза, улыбнулся – широко, открыто и ласково – и вскочил на ноги.

– Я знаю вас. Вы – один из сыновей Блоссом. Джош, да?

– Джош – ее племянник. – Томас физически ощутил, как его голос становится надменным, брюзгливым, напыщенным.

– А, ну тогда я вас не знаю.

Томас представился.

– Я Омит. Не думаю, что вы меня вспомните. Ваша мама пошла за выпивкой. Мы только что допили одну бутылку – я, она и ваш папа. Потом он пошел гулять, а она – в «Оддбинс», сейчас будет.

– Странно, что дома вообще что-то было, – сказал Томас. – Если вы ожидали, что вам нальют, то вам повезло! – добавил он.

И тут же вспомнил времена, когда, помимо содержимого винных погребов – для особых случаев или просто в качестве инвестиции, для последующей перепродажи, – в кладовке стояла пара ящиков шампанского, оставшихся от званого ужина или чего-то в этом роде. В общем, пара дюжин бутылок, подобных той, что теперь, опустевшая, поддерживала план.