Филип Хеншер - Дружелюбные

– А, шампанское я принес, – сказал этот Омит. – Знаю, что они его любят.

Он говорил бесхитростно. Но тут в замке повернулся ключ, и вошла мама; теперь она почти всегда выглядела так, точно ее волокли за ноги сквозь живую изгородь. Когда папа ударился в эзотерику, всех простил и стал жить «в ладу со Вселенной», ей даже причесываться стало не для кого. Джош шутил, что она похожа на Белую Королеву; Томас же решил, что в шестьдесят два ей можно дать все восемьдесят. Словно в подтверждение сказанному Омитом, она сжимала в руках бутылку в бумажном пакете, похожем на рваное знамя, – не дар богов, только что выпитый, но простое просекко.

– Привет! – Мама обняла его. – Не знала …О боже, неужто забыла? Ты собирался к нам на ужин? Дома шаром покати. Прости, милый. Наверное, записала на бумажке, но она затерялась в куче других бумажек.

– Да нет, просто решил зайти, – сказал Томас. – Иначе пришлось бы коротать вечер с Джошем и тетушкой Кэтрин.

– Ох да, представляю! – Блоссом обернулась к Омиту. – У нас… проблемная невестка. Точнее, бывшая невестка, но она – мать Джоша, нашего чудесного Джоша, так что приходится с ней считаться. О, да вы всё знаете – вы же прислали ей приглашение на папин день рождения.

– Ну, имя я видел в списке, – ответил Омит. – Полбокала, и хватит.

– У них не было хорошего охлажденного, – сказала Блоссом, – так что я купила просекко. Думаю, оно тоже сойдет. Омит – сущий ангел: он избавил нас от стольких хлопот! Мы тут план рассадки гостей составляем.

– Какой еще рассадки? – удивился Томас. – Я думал, устроим праздник в саду, да и все.

– Папе лучше сидеть. И, конечно, не все приглашенные молоды. Боже, да в эти дни я сама лишний раз подумаю, идти ли на вечеринку, если там придется стоять. Ну вот, Омит и Раджа, очень мило с их стороны, и предложили установить в саду стол на сорок человек и подать обед; ну, повара с утра приготовят холодные закуски, салат там, с семгой и огурцами под майонезом – и клубнику по-итонски на десерт. Обслуге строго-настрого велено не смешивать десерт слишком рано. Правда, прекрасно, милый?

Внутри Томаса вскипал гнев. Он едва знал этих людей – и вот они сидят здесь, планируют дедушкино столетие, платят за праздник, превращая его в пошлое и пафосное зрелище. Еще и гордиться потом станут. Такие уж люди. Ничего нового. Теперь он все понял про этого Омита: явился тут и сорит деньгами, выпендривается. Знал, чем подкупить маму, – заявился в воскресный день с бутылкой «Круга». Но хуже всего то, что Джош рассказал ему несколько лет назад. То, кому теперь принадлежит дедушкин дом.

– Ну, – сказал он Омиту, – звучит заманчиво. Впрочем, вам решать, как лучше. Это ведь ваш сад. Просто так вышло, что дед там живет.

При этих словах Томаса добродушное, невыразительное, приятное лицо Омита не изменилось. Блоссом сделала вид, что ничего не слышит.

– И ректор придет. Шариф приглашал его на проводы на пенсию, в прошлом году – ты помнишь его, сосед дедушки и отец Омита, – и они с дедом здорово подружились. Оказывается, наш дед не то принимал роды у его сестры, не то вылечил коклюш кому-то из ее детей, забыла. В общем, будет с супругой. Посадим между дедом и сестрой Омита, Аишей. Она теперь в Палате лордов, вот так. К чести папы, он обзавелся друзьями за ближайшие двадцать лет. А не сидел взаперти. Кто бы мог подумать: Омит, ваши мать и отец столько сделали для папы! Знаю, надо бы мне помнить, но все же спрошу: вы откуда родом? Ну, ваша семья?

– Мама с папой родились в Бангладеш, – ответил Омит. – Но они приехали сюда до того, как я появился.

– Как интересно! – сказала Блоссом. – Надо бы их расспросить. Я и понятия не имела, откуда они.

– Кто еще такая Салли Моттишхед? – Томас опустился на корточки и стал рассматривать план.

– Бедняжка… – вздохнула Блоссом. – Жена университетского преподавателя. Ушла с головой в благотворительность, когда ее дочка покончила с собой. Несчастная девочка. Дед наш как-то проникся ее делами. Посадим ее рядом с Алисон. Ну, Алисон нашей Трев. Уверена, найдут что обсудить. Глобальное потепление, например. А для маленьких будет отдельный стол – смотри! Все дети Треско и Дафны, славно так, ну и внучка Ады Браунинг хотела прийти – посмотреть на человека, который помнит Первую мировую. Проект для школы. Жду не дождусь, чтобы объяснить ей, как она ошибается.

– Звучит волшебно! – Томас нарочно употребил дурацкое слово.

Мать не смотрела на него, даже не воспринимала его присутствие. Все, что она говорила, – было ради этого Омита, самого богатого человека из ее знакомых. И, сидя по-турецки, с босыми ногами, Омит этот улыбался так, как улыбаются со сцены студентам-практикантам, которых больше никогда не увидят. Его дело – чек подписать.

Однако Блоссом уловила кислый тон в голосе сына.

– О, милый, будет так здорово! И, взгляни, – мы посадим вас с Элли рядом с братом Омита, Раджой. Он такой общительный, вы замечательно поладите!

– О, прекрасно. Вы помните про Элли.

– Ну конечно, милый! Разумеется, мы помним Элли! Она же приходила на ужин. Сказала, что не ест лук, аккурат тогда, когда я наливала ей луковый суп. Конечно, мы ждем Элли. Лука не будет, ну, для нее – точно.

– Посмотрите-ка! – заметил Томас. – Место для Гертруды! Гертруда – это черепаха?

– Ну, не то чтобы «место», – поправила Блоссом. – Мы решили сунуть ее в стеклянный аквариум, и пусть в этот день хорошо поест со всеми за компанию. Тоже сдает, бедняжка. Ей уже, наверное, под шестьдесят. Эти черепахи живут вечно. Как же давно я не планировала таких хороших праздников!

– Вы когда приедете, накануне вечером? – уточнил Омит. – Вам нужны машины напрокат? Кажется, парковочного места достаточно.

– О, не думаю, что мы захотим ставить гостям условия, – сказал Томас. – А как насчет дяди Лео? Вы его пригласили? Приберегли для него место?

– Нет! – отрезала Блоссом. – Дядю Лео мы не ждем. И я не знаю, что на тебя нашло, но, поскольку ты явно пришел с намерением вести себя как можно неприятнее, буду очень признательна, если ты одумаешься.

– Ничего, мы потянем аренду машин, – сказал Омит, поднимаясь и надевая сандалии. – «Пол Смит», заметил Томас. – Если передумаете, дайте знать. Мне пора, Блоссом. Рад был повидаться.

Он словно отказывался принимать какой бы то ни было вызов. Просто улыбался и тешил собственное дружелюбие – и в конце концов все оплатил. Будь Томас на мамином месте, без лишних разговоров отправил бы надутого ублюдка в «Оддбинс» за ящиком «Круга». Уж если мириться с подобным отродьем, то хотя бы пусть раскошеливаются. И он вознамерился быть особенно неприятным – неважно, здесь этот Омит или уже ушел.

– Я в самом деле… – сказала Блоссом, вернувшись.

– Мама, не следует спрашивать у людей, откуда они приехали, только потому, что у них смуглая кожа. Это ужасно грубо.