Алка Джоши - Художница из Джайпура [litres]

Повисло молчание, и я услышала, как скулит собака, как цокает копытами лошадь, запряженная в тонгу , как хлопают крыльями вороны на деревьях.

Наконец Радха выпустила меня, и я чмокнула ее в макушку.

– Утром заберем у Канты твои вещи. – Я вытерла ей лицо моим сари. – Идем. У меня есть алу гоби сабджи . Уж не знаю, почему ночью оно вкуснее.

Наутро, пока я подметала раджнагарский дом, Малик с Радхой погрузили наши сумки в тонгу . Мы отправлялись на вокзал и по пути собирались заехать к Канте попрощаться.

Я в последний раз обошла комнату. Потрогала стены. Погладила мозаику.

Отныне я не мастерица мехенди. Я никогда уже не буду разрисовывать хной руки знатных дам Джайпура.

Я достала часики из кармана юбки, провела пальцем по гладким белым жемчужинам, составлявшим букву «Л».

Я положила часы на стол, вышла из дома и закрыла за собой дверь.

Вокзал Джайпура 4 ноября 1956 года

По перрону сновали пассажиры, торговцы пряным арахисом, чистильщики обуви, беззубые попрошайки, бродячие собаки в поисках пищи. Поезд уже тронулся, но люди продолжали садиться, просили дать им руку, втащить их в вагон, а услужливые пассажиры, и сами висевшие на поручнях по обе стороны дверей, подавали им багаж. Удивительно, что в такой обстановке поезда вообще отходили.

Наш поезд должен был отправиться через десять минут. На деньги от продажи дома – гулять так гулять – я заказала для нас целое купе первого класса. Малик и Радха оживленно болтали.

Я стояла в коридоре возле нашего купе, у ряда окон, смотревших на перрон, где укутанные в шарфы носильщики загружали и разгружали багаж. Вальяжные отцы и мужья в шерстяных жилетах покрикивали на носильщиков: осторожнее! За ними тянулись жены и дети. Семейства с билетами первого класса шагали к нашей части поезда. Большинство направлялось в вагоны второго класса. Те же, кто не мог себе позволить носильщика, упихивали разномастный скарб в вагоны третьего класса, покрикивая на пассажиров, чтобы посторонились. По перрону расхаживали чай- валлы , подавали в открытые окна купе стаканчики с чаем. То и дело поглядывая на расписание, мужчины торопливо поглощали чапати и сабджи , судки с которым им вручили дома жены, матери, сестры, тети или подруги.

Я вспомнила день, когда прибыла в Джайпур: мне было двадцать лет, и я впервые ехала на поезде. Сколько чувств меня обуревало! Надежда на новую жизнь. Страх, что ничего не получится. Но все получилось. Я приехала в этот город, не имея за плечами ничего, кроме моего мастерства и знаний, полученных от саас . Я исполняла желания женщин – заполучить ли что, избавиться от чего-то – чтобы им жилось хорошо. И вот теперь Джей Кумар дает мне возможность начать все заново, использовать мои познания на благо старых и малых, немощных и больных, бедных и нуждающихся в утешении.

Сколько людей помогали мне на этом пути. Саас . Хази и Назрин. Самир. Канта. Махарани Индира и Латика. Миссис Шарма. И даже Парвати.

Я не буду скучать по Джайпуру – у каждого города свое очарование, – но буду ли я скучать по Самиру?

Если честно, я до сих пор вспоминала о нем.

Как дружно мы вели дела, как смеялись, какими крепкими, настоящими казались наши узы и как в ту ночь нас победила страсть.

Многое в Самире уже не вызывало у меня прежнего восхищения, однако же долгие годы моя жизнь была связана с ним. И отречься от этих воспоминаний – все равно что сделать вид, будто трети моей жизни не существовало.

Не встреть я Самира, быть может, так и осталась бы в Агре, обслуживала куртизанок, не смея высунуть носа из домов увеселений. Разве без его связей мне удалось бы развернуться как мастерице мехенди? Не познакомь он меня с Парвати, меня никогда не позвали бы во дворец махарани. И я не пила бы чай с ее высочеством.

Из задумчивости меня вывела суета на перроне: море торговцев расступилось, пропустив дородного мужчину в дворцовой униформе. На мужчине был красный кушак и головной убор, как у слуг махарани. В руках у него было что-то большое, накрытое атласом. Под левой мышкой – скатанный тонкий коврик. Не обращая внимания на любопытные взгляды и перешептывания зевак, мужчина смотрел то в бумажку в руках, то на вагоны.

Я подозвала Малика к окну, кивнула на перрон.

Малик высунул голову в окно, улыбнулся, махнул рукой:

– Я здесь!

Дворцовый повар обернулся на его оклик и расплылся в добродушной улыбке. Малик выбежал из вагона, сделал салам , повар ответил намасте , передал Малику то, что держал в руках, и вдобавок вынул из кармана пиджака конверт. Они немного поболтали, повар попрощался и ушел.

Довольный Малик, навьюченный подарками, поднялся в вагон и протянул мне кремовый конверт с моим именем. Я сломала дворцовую печать, развернула записку и прочла вслух.

Дорогая миссис Шастри,

Ваш юный друг похитил сердце Мадхо Сингха. Теперь эта птица говорит лишь о рабри и Малике, Малике и рабри. Вдобавок стал выпрашивать сигареты – то есть явно покуривает. Этого я не потерплю. И наотрез отказывается учить французский («бонжур» и «бон вояж» – весь его репертуар), а это нехорошо, учитывая, что я теперь почти все время живу в Париже. В общем, я решила распрощаться с моей прекрасной птицей и хочу попросить вас подарить его Малику. С ним Мадхо Сингху наверняка будет лучше, чем в склепе моей дворцовой гостиной.

По-моему, они друг друга стоят, вы не находите?

Ваша подруга и почитательница,

Махарани Индира Ман Сингх

P. S. Это любимый коврик Мадхо Сингха – чтобы он не скучал по дому.

Малик снял с клетки атласное покрывало. Мадхо Сингх прыгал по жердочке. «Намасте! Бонжур! Милости просим!» – проверещал он и присвистнул. Малик свистнул в ответ. Радха весело рассмеялась: она впервые видела Мадхо Сингха.

Я улыбнулась, залюбовавшись моей семьей.

Паровоз пронзительно свистнул, объявляя об отправлении. Я в последний раз посмотрела в окно. На перроне, посреди человеческого муравейника, неподвижный, как статуя, стоял мужчина.

Он не сводил с меня глаз. На нем была безукоризненно чистая белая рубашка и дхоти . Он побрился. Постригся. Он… казался красавцем.

Я прожила с Хари всего два года, но мысли мои он занимал уже полжизни. Я то боялась его, то была к нему равнодушна, то презирала, то ненавидела, то жалела. И ни разу не допустила, что он тоже способен меняться. Хотя если я могу, так почему он не может?

Паровоз медленно потащил свою тяжелую ношу. Скрипя, пыхтя, пыхтя, скрипя. Припозднившиеся пассажиры в последний миг забрасывали в вагоны свои баулы, запрыгивали на ходу. Чай- валлы собирали пустые стаканы.

Хари сложил ладони в намасте , поднес к лицу. В улыбке его не было ни злобы, ни упрека. Впервые за все время, что я его знаю, он казался довольным.