Эдвин Табб - Ветви на воде [litres]

– Зачем мы сюда приехали? – спросил я, хотя уже знал ответ.

– Ты хотел увидеть человека несчастнее тебя. Я покажу тебе нескольких.

– Я все понял, – сказал я, готовый на что угодно, лишь бы не заходить внутрь. – Правда. Не надо этого делать.

Подойдя к зданию и придерживая мне дверь, она сказала:

– Нет, Джек, надо.

Я смотрел на нее и понимал, что выхода нет. Я ненавидел больницы. Ветлечебница в Дентоне была неплохая, но больницы для людей меня пугали. Она заметила мой страх.

– Это просто здание, Джек. Ничего страшного с тобой там не сделают. Ты должен через это пройти.

– Зачем?

– Чтобы перестать жалеть себя.

– Я не жалею себя, – сказал я.

– Вот что я тебе скажу, – ответила миссис Доусон, – ты посмотришь на этих людей и решишь, самый ли ты несчастный человек в мире только потому, что твои родители – алкоголики. Очень много детей выросло в семьях алкоголиков. Это неприятно, но не худшая трагедия в мире.

Закончив свою лекцию, она сказала:

– А теперь ты пойдешь и познакомишься с теми, у кого настоящие проблемы. Вот за что я тебе сегодня плачу́.

Я лишь потом узнал, что миссис Доусон знала многих врачей, потому что раньше работала в этой больнице, в приемной, и ей были знакомы чуть ли не все врачи и медсестры Уортона. Когда мы поднялись на лифте на пятый этаж, я понял, что мы идем в педиатрическое отделение. Стены были увешаны красочными детскими рисунками. Я никогда не был в педиатрическом отделении и заметил, как оно отличается от других: его постарались сделать жизнерадостнее, чтобы подбодрить детей. Мы подошли к посту медсестры, и миссис Доусон не пришлось говорить ни слова. Медсестра расплылась в широченной улыбке.

– Мэри Джейн! Что ты тут делаешь?

Миссис Доусон указала на меня, и я испугался, что она скажет что-нибудь типа: этот парень думает, будто его жизнь – полное дерьмо, и я решила преподать ему урок. Вместо этого она ответила:

– Это Джек, мой садовник, и он хочет пообщаться с ребятами. Рассказать им о своей новой собаке.

– Это мы устроим, – сказала медсестра, на бейджике которой значилось «Энн Кеннеди», и посмотрела на меня. – А какая у тебя собака?

– Ветеринар говорит, помесь лабрадора, – ответил я, задумавшись, что расскажу совершенно незнакомым детям о Скелете.

– Уверена, она тебя обожает, – сказала медсестра. Миссис Доусон, облокотившись на стойку регистрации, заявила:

– Эта собака чуть не погибла, спасая его и его друзей от Сатаны, пантеры из песчаных дюн.

– Так это был ты? – воскликнула Энн Кеннеди, к большому моему удивлению. – Мы столько говорили о том, как вам, ребятам, повезло, что вы не оказались в итоге в нашей больнице.

Меня смутило то, что о нашем приключении стало известно уже в Уортоне, городе в шести милях от Дентона. Как медсестра Энн Кеннеди могла об этом узнать? Потом до меня дошло: отец Роджера работал же здесь рентгенологом. Наверняка он и разнес слух.

– Ну, пойдем, – сестра Кеннеди протянула мне тканевую маску, какие надевают хирурги.

– Зачем мне это? Мы же не идем на операцию, правда? – спросил я, понимая, что с таким я бы точно не справился. От одной мысли о том, что мне предстоит увидеть разрезанное тело, мой живот скрутило еще сильнее. Медсестра Кеннеди рассмеялась, ее примеру последовала и миссис Доусон.

– Нет, милый. Просто у нескольких детей здесь такие болезни, что им никак нельзя подвергаться воздействию микробов, ведь от этого им станет намного хуже. Поэтому мы всегда надеваем маски и халаты, заходя к ним, – она указала на коридор. – В нише увидишь раковину, где тебе надо будет как следует вымыть руки с жидким мылом из зеленой бутылки. Ототри их до локтей, намыливай целую минуту, прежде чем смыть, хорошенько вытри полотенцем с вешалки, а потом приходи сюда. – Когда я уже направлялся к нише, она добавила: – Воду включи горячую.

Я сделал все, как велела медсестра. Когда вновь вернулся к посту, она выдала мне халат, который я накинул поверх одежды. Она уже была в халате и маске. Миссис Доусон сидела за стойкой регистрации.

Я уже тогда начал осознавать, как мне повезло по сравнению с детьми, которые здесь лежат. Я даже не знал, что такие болезни существуют, тем более у детей.

– Энн рассказала мне о мальчике где-то твоего возраста. Он лежит в палате прямо по коридору. У него рак. А в двух палатах от него – девочка, у которой плохо работает иммунная система.

Рак? Я думал, что раком болеют только взрослые. Мне казалось, это связано с многолетним употреблением сигарет, так что детям такая болезнь не страшна. Но сейчас мы шли к мальчику, больному раком. Когда я вошел в палату, мне вновь захотелось убежать.

Я в жизни не видел таких бледных людей, как этот мальчик. И он был лысым. У него не было даже бровей. Он играл с деревянной доской с колышками. Увидев нас, он улыбнулся.

– Тоби, – произнесла медсестра, – это Джек. Он хочет с тобой познакомиться.

– Привет, – сказал Тоби. Его глаза ввалились вглубь, под ними набухли черные круги. Он весил, наверное, фунтов пятьдесят, не больше.

– Привет, – ответил я и замолчал, не зная, что сказать дальше.

– Тоби десять лет, – сказала Энн Кеннеди.

Я смотрел на Тоби как на научный проект, с которым что-то пошло не так. Я думал, доживет ли он до моего возраста, и сомневался. Мне очень хотелось расплакаться или повернуться и убежать, но я не сделал ни того, ни другого.

– Ты слышал о мальчиках, которых собака спасла от пантеры? – спросила медсестра Кеннеди и потрепала Тоби по плечу так нежно, что он, может быть, даже этого не почувствовал. Тоби кивнул.

– Да, я как-то слышал, когда вы об этом говорили.

– Джек – хозяин этой собаки.

Тоби посмотрел на меня и широко улыбнулся. Его темные глаза заблестели. Казалось, они вот-вот вылезут из орбит, таким впалым было его лицо.

– Правда? – спросил он так, будто я был знаменитостью. Я улыбнулся ему в ответ.

– Да. Он дрался с пантерой и спас всем нам жизнь. Я две мили тащил его на руках к ветеринару.

– Ого, круто! – воскликнул Тоби. – А мне не разрешают завести собаку из-за рака.

Я не понял, как связаны собака и рак, но сделал вид, что понял. Было видно – ему тоже хотелось бы, чтобы у него был пес.

– Знаешь, как в это играть? – спросил он, протягивая мне дощечку. Это была игра вроде шашек: одна ячейка была пустой, и, перепрыгивая через колышек, надо было его вынуть. Побеждал тот, у кого оставался только один.

– Конечно, – ответил я и взял дощечку. В итоге у меня осталось три колышка, и я не мог двинуться дальше. – Теперь ты давай.

Спустя несколько минут игры и разговора я понял, что мы остались одни. Медсестра ушла. Впрочем, я слышал, что она за дверью разговаривает с миссис Доусон. Я рассказал Тоби о Скелете и Сатане. Мне хотелось спросить его, будет ли он жить, но я понимал, что это было бы очень грубо. Наконец я извинился и сказал: