Эдвин Табб - Ветви на воде [litres]

По крайней мере, ее слова объясняли, почему я никогда ни от кого не слышал историю Хэнка.

– Ладно, следи за порядком, пока меня не будет. Увидимся через неделю, – сказала миссис Доусон. Взяв Йоги под мышку и забравшись в машину, она уехала, а я закончил прополку и еще раз удостоверился, что все в порядке. Несколько огурцов и помидоров должны были вот-вот созреть. Я решил, что если родители спросят, где я их взял, то скажу, что их дала мне мама Ли, хотя и не совсем понимал, зачем мне врать насчет овощей.

На следующий день была суббота. Ли уезжал с семьей на отдых, а Роджер должен был с чем-то помогать отцу. Я решил прогуляться по городу и поискать себе занятие. Но возле «Грейсонса» увидел выходившего оттуда Хэнка, который тащил маленькую сумку с молоком, кофе и сигаретами.

– Тот самый юноша, что мне нужен, – сказал он. – Не поможешь мне с сумкой?

Я был не против, и к тому же делать мне было все равно нечего, так что я взял у него сумку, и мы пошли к его автобусу.

– Ты снова в госпиталь к тем детям? – спросил Хэнк. Я нахмурился, поскольку надеялся, что он об этом забыл.

– Да нет.

– Почему же?

– Мне… было там плохо.

– Само собой. Вот почему нам с тобой стоит снова туда пойти.

Я не увидел в его словах никакого смысла, но понял, что он не отвяжется, и тяжело вздохнул.

– Когда вы хотите?

– Как говорят, нет более подходящего времени, чем сейчас.

– Кто говорит?

Он посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся.

– Просто говорят, и все, – выпалил он и рассмеялся. Я не понимал, почему он вдруг сделался таким жизнерадостным. Когда я рассказывал ему о нашем с миссис Доусон визите, он был так же мрачен, как и я.

– Как мы туда поедем? – спросил я. У Хэнка не было машины.

– Уверен, можно одолжить машину Джерри Морланда. Она все равно целый день стоит тут в доках, и он жалуется, что она скоро сгниет из-за того, что ей не пользуются.

– Разве машина может от этого сгнить? Я думал, она так прослужит дольше.

– Не знаю, как так выходит, но это правда. Если машина стоит на месте, она понемногу начинает разрушаться. Двигатель глохнет, шины сдуваются, ржавчина разъедает стены. Долго такая машина не протянет. Наверное, все, что для чего-то сделано, должно выполнять свою работу, а иначе оно просто портится. С домами то же самое. Если дом больше года стоит пустой, он начинает разрушаться. Не могу объяснить, почему так происходит, но таков порядок вещей.

Дальше мы шли в молчании. Хэнк был погружен в свои размышления, а я хотел поскорее прийти в автобус. Молоко с каждым шагом становилось все тяжелее. Наконец Хэнк вновь заговорил, продолжив свою речь о домах и машинах с того момента, где остановился, – видимо, пока молчал, об этом и думал.

– С людьми, наверное, так же. Когда люди делают то, что должны делать, они намного счастливее. – Хэнк помолчал. – А должны они, помимо всего прочего, радовать других людей. Вот почему мы сегодня идем в госпиталь.

Я подумал, что он сегодня с утра перебрал пива. Он был совсем не похож сам на себя. Слишком жизнерадостен.

Двадцать минут спустя мы ехали к Уортону в машине Джерри Морланда. Мне было легче, чем в первый раз, когда меня сюда силой тащила миссис Доусон, но все-таки не очень хорошо. С гораздо большим удовольствием я пошел бы на рыбалку или просто пообщался со Скелетом. Лишь бы не это все.

Мы припарковали машину. Когда выходили, я посмотрел на Хэнка и, к своему удивлению, обнаружил, что он молча смотрит на госпиталь. До меня не сразу дошло, куда он смотрит. Он, не мигая, уставился в одну точку, на окно последнего этажа. От его жизнерадостности и следа не осталось. Хэнк стал бледен. Я понял – он боится. Его энтузиазм испарился, и теперь ему было так же страшно, как и мне.

И внезапно до меня дошло. Сюда привезли его жену и детей после той катастрофы. Лишь несколько лет спустя я осознал, насколько тяжело ему далась эта поездка. За его напускной веселостью прятался глубокий страх. Моя паника была детской. Паника Хэнка пожирала его заживо, как огонь. Вот почему он шел ей навстречу. В то время я думал, что он лишь вспоминает. Теперь я знаю – он испытывал мучительную агонию, потому что вспоминать и переживать заново – совсем не одно и то же.

Мы поднялись на лифте в педиатрическое отделение, и он тут же извинился и сказал, что ему нужно по своим делам и мы встретимся чуть позже. Я так и не узнал, куда он пошел, но полагаю, в ту палату, где когда-то лежала его семья.

Медсестры с замечательной фамилией Кеннеди на посту не было. Вместо нее сидела медсестра, на бейджике которой значилось «Дон Бертон», и я обратился к ней:

– Сестра Бертон?

Оторвавшись от работы, она посмотрела на меня и улыбнулась.

– Да?

– Здравствуйте. Меня зовут Джек Тернер. Я был здесь позавчера. Медестра Кеннеди показала мне отделение, и я пообщался с…

– Так ты Джек! – воскликнула Дон, прервав мои нелепые объяснения, почему я решил вновь явиться сюда и навестить детей, которых едва знаю.

– Да, мэм.

– Энн рассказывала нам о тебе! – Дон Бертон повернулась к другой медсестре, только что закончившей говорить по телефону. – Фрида? Это Джек! Мальчик, о котором нам говорила Энн!

Фрида, дама лет шестидесяти, весившая фунтов двести, подошла к стойке регистрации и протянула мне руку.

– Здравствуй, Джек. Мы так рады, что ты пришел.

Ее длинные седые волосы были стянуты в конский хвост, который покачивался в такт ее движениям. Бейджик сказал мне, что ее фамилия – Вебстер.

– И что же тебя вновь сюда привело? – спросила медсестра Бертон. – Энн говорит, ты живешь в Дентоне. Ты снова с Мэри Джейн?

Мне совсем не хотелось объяснять, поэтому я соврал.

– Нет, меня привез дедушка. Захотел, чтобы я приехал, и попозже меня заберет.

Сестра Бертон посмотрела на меня и сказала то, от чего я вспыхнул:

– Что ж, надевай скорее маску и халат, потому что я точно знаю – Сюзанна будет рада тебя видеть.

Я почти забыл, что та девочка назвала меня симпатичным, и мне вновь захотелось оказаться где угодно, лишь бы не здесь. Медсестра Вебстер, по-видимому, заметила, как покраснели мои щеки, потому что шикнула на свою коллегу по фамилии Бертон: «Перестань, Дон. Ты смущаешь мальчика».

Затем она повернулась ко мне и сказала: «Иди и основательно вымой руки. Ты уже, наверное, знаешь всю процедуру».

Вымыв руки, надев маску и халат, я вошел в палату Тоби, по пути взяв коробку с шашками из зала, который значился как комната отдыха. Увидев меня, Тоби просиял так, будто к нему явился кто-то из группы «Битлз».

– Привет! – воскликнул он.

– И тебе привет, – ответил я и протянул ему шашки. – Хочешь поиграть?

Он кивнул, по-прежнему улыбаясь, и я сел на край его кровати, игру поставил на столик, за которым ели пациенты. Мы сыграли дважды, и оба выиграли по разу. Конечно, нужно было сыграть и в третий раз, чтобы выявить победителя, но посреди игры Тоби сказал, что слишком устал и хочет отдохнуть и что я, наверное, все равно выиграл бы.