Борис Юхананов - Моментальные записки сентиментального солдатика, или Роман о праведном юноше

— Ничего, Андрюх, подсохнут потеки.

— Да нет, их надо щас подтереть, пупыряться будут.

— Ну давай.

Холодок, ветерок. От распылителя дождичек, морось, пороша.

— Ну давай еще разок. (Легчает на душе от работы.)

— Ну с Богом!

Задрали головы, разглядываем. А внутри словно дождь прошел — побелил.

— Ну давай последний раз и пойдем обедать.

Спсшсшс… Седеют волосы.

— Никит, тебе идет с седыми волосами — не смывай.

— Ну да, буду я ходить!..

09.08.81.

Сидим с Настенькой под насыпью в железнодорожной в траве.

— Понимаешь (тыкает меня колоском в штанину) , может, мне просто кажется, но…

— Так что ты говоришь «но», Настен? (Смехнулась.)

— Ты не дописал… Ну… Пиши-пиши, меня это не отвлекает.

Оперлась на ладошку. Колосок мотается, слабо прижатый к щеке. Чуть покачивается сама, молчит. Смотрю в нее, чуть покусывая стержень. Смотрит в меня, улыбается, грустная.

— Настен, так что «но»?

— Да ничего, может, мне просто кажется. Да я уж раздумала говорить.

Ну правда, ну зачем это выхаркивается где-то в верхушках шумящего, щемящего светлой белизной березняка ворона?

— Мне вдруг начинает казаться что-то. Не знаю… Ну вот черт его знает. Но что-то, понимаешь… Я не пойму нас. То ли потому, что мы разные… Никит, а почему ты так сказал, что человек живет в таком сумасшедшем мире, некогда подумать, у тебя-то, по-моему, много времени. И вот что я поняла — меня как-то пугает, меня пугает то, что мы как-то очень часто (а может, это муть) , ну очень часто не умеем говорить. Вот неловкость все время. Как будто и не о чем говорить. А ты же ведь это должен чувствовать… У тебя что тогда, интересно? Вообще, мне интересно поговорить.

Как она отдельно, через паузу, вздохнула и теребит стебелек. Пальцами сдирает с него зернышки.

— Ни-и-икита?

— Что-о-о?

— Ты слышал, что я говорила? Почему ты молчишь?.. И еще я хочу тебе сказать… Не очень приятную вещь хочу тебе сказать…

— Ну скажи.

— Я жду, когда ты мне ответишь. Никита, ну когда ты мне ответишь?

— Не-ет, ты вначале мне все скажи.

— Ты знаешь, что… Ну ты когда напишешь, я тебе скажу, после того как ты напишешь… Никита…

— Ну скажи, ну скажи, ну что, что?

— Подожди. Не торопи ты меня. Как ты считаешь, я тебе должна говорить все? А ты мне? Почему так скрывают, врут, берегут друг друга? А может, не надо?

— Надо. Настенька, ты должна мне все говорить, я ведь и так все знаю.

Я как будто не чувствую,

Я чувствую это вот

Одно

Я впервые…

Что я же чувствую,

Что ты другое.

Тело оно как

Будто мое,

Так у тебя было

Вот щас,

Под сосной,

Дождь.

Она вжалась в меня.

Иголки падают,

Потемнело.

И плачет.

Нога.

Руки.

Блокнотик.

Какой сильный ветер!

Вырывает ее от меня…

Буквы плачут,

Слеза по блокнотику,

Перечеркивая,

Поползла, разбивая.

Иголки…

Она плачет.

И поезд пугает,

Гудит.

Так

Стоим,

Прижавшись

К сосне.

Надо идти

В машину —

Там отчим.

Отчим?..

Мы идем по дороге

К белой далекой машине.

Дождь.

Как она, черт возьми, на все реагирует! Она. Природа…

Все. Сижу курю в казарме. Андрюша пьяный:

— Я не думал, не думал, что Адилов способен на такую подлость. Всю левую сторону кошке отбил. Помнишь, тот котенок, лазил по деревьям?

— Как же я теперь, Никитушка? Боже! Боже! Боже! И ты меня еще целуешь, Никита?

А дождь…

до скрежета зубов

он лил проклятый,

заливая…

нет, не любовь

или любовь?

а я теперь даже не знаю.

Там прерывается у меня диалог…

Она бросилась в траву, взвыв по-звериному.

— Настенька!.. Что? Что? Скажи мне, Настюша, все скажи мне, Настя! Я же все могу понять, понимаешь, все, все.

А потом я гладил ее по спине и сам все сказал за нее. Вот тогда пошел дождь. И все смешалось. И этот вымокший березняк, и капли со слезами. Я вытирал майкой черную, растекшуюся по щекам тушь. А она вздрагивала на все, ввинчиваясь в меня глазами.

— Он очень, очень просил меня, чтоб я ничего не говорила тебе. Ой! Что я сделала?! Что я сделала?! Что я сделала?!

Мы шли по дороге. Белый «москвич» еще далеко. Как долго мы идем.

— Мне хорошо, Настенька. Мне очень хорошо почему-то сейчас.

— Никитушка, я очень, очень, очень, я очень тебя люблю.

— Он не должен догадаться, что ты сказала мне, Настена. Ему будет очень тяжело. Щас мы придем, я буду курить. А ты будь во мне, вся во мне сосредоточься. И все.

А потом мы влезли в машину, и я закурил. И отчим закурил. А в радио говорили по-английски. И мы молчали. Нет, молчали в должной мере. Говорили, что дождь усиливается. Что когда она пойдет за паспортом на КПП, чтоб взяла зонт, чтоб я ел. Мы пили горячий, из термоса, чай. А отчим сказал, чтоб я стряхивал пепел на коврик, и дал мне пепельницу. Я взял пепельницу. И стал стряхивать пепел в окно. Он тоже. Струи проникали в машину. Она подлезла мне под руку, сжалась в комочек и целовала мое хэбэ, подбородок. Шептала: «Поцелуй, поцелуй меня, Никита…»

Сейчас я сижу в классе, который нам предстоит с Андрюхой делать. Вот только что затих дождь. Серо все. Лужи на плацу. А Дракончик сидит в луже, промокший, шерсть обвисла. Мутит лапой поверхность черной воды. А потом вглядывается, словно что-то хочет увидеть в несуществующей глубине. Холодно и пусто. Холодно.

Дождь.

Ты вовремя всегда

И так сейчас некстати —

Тебя во всем виню,

Хоть ты не виноват.

Но почему, когда

Я боль уже истратил,

Ты возвращаешь всю

По капельке назад?

Комбат засек, что Андрюха пьян. Вызвал меня.

— Ильин, это вы им принесли водку?

— Клянусь вам, что никому ничего не приносил.

Орет на него в канцелярии:

— Что там происходило? Веревку?! Какую веревку? Адилова вязать?

Орет на меня:

— Товарищ младший сержант, почему вас в строю нет?

— Я был в туалете.

— Если через пятнадцать минут я не узнаю то, что нужно, вы рядовой!

— Вы не узнаете и через час, потому что я сам ничего не знаю.

— Идите, идите, подумайте. И вы туда не поедете — ни на какие курсы!

Испугал… Т-ь-ф-у!

Он вовремя всегда,

И как теперь он кстати,

Его виню во всем,

Хоть он не виноват.

Только зачем же боль,

Что я уже истратил,

Он возвращает всю

По капельке назад?

Его-его во всем,

Я никого ни в чем…

И боже упаси,

Ее корить сейчас.

Продрогшее возьму в ладонь плечо —

Отпрянет ложь,

И дождь омоет нас.

Ночь. Киска лежит у Андрюхи на подушке. Белый. Серая киска. Утро вечера мудренее. Гладит ее Андрюха. Осень. Наступила осень.

Так… История с выпивкой продолжается. Парадокс. Долгов уверен, что бутылки принес я. Все время дает нам всем время подумать.