Рейчел Джойс - Золотой жук мисс Бенсон [litres]

Только потом до нее дошло, что она не декламирует звонким голосом, а кричит. Что ей вовсе не следовало влезать на стул. Что она не может вспомнить, что там, у Шекспира, дальше.

И тут она почувствовала, как по ногам у нее потекла приятно теплая струйка.

Она хорошо помнила, какие лица были у вежливых экзаменаторов, совершенно ошалевших от увиденного.

Помнила, как богемные девицы показывали пальцами на ее мокрый подол и прижимали к губам свои тонкие богемные пальчики, желая скрыть свой богемный смех.

Помнила, как уже в машине мать дала ей пощечину, потому что она разрыдалась в присутствии шофера и никак не могла успокоиться.

А потом родители принялись старательно снаряжать ее и отправлять на всевозможные вечеринки. И уже через полгода она была обручена, а через год отправилась с мужем на южные острова Тихого океана. С тех пор ее жизнь, которой следовало бы быть наполненной Шекспиром, гастролями и театральным гримом, превратилась в бесконечную череду коктейлей и приемов, что всегда было связано с необходимостью хорошо выглядеть, оставаться тонкой и хрупкой, надевать чулки даже в сорокаградусную жару и даже в постель всегда ложиться в макияже, но не потому, что ей предстояло играть на сцене, а потому что муж не должен был замечать, что глаза у нее припухли, а в уголках глаз веером разбегаются свежие морщинки. В ее нынешней жизни вовсе не требовалось помнить наизусть шекспировские строки; зато она должна была хорошо помнить бесчисленные имена людей и интересоваться никелевыми шахтами, хотя плевать она хотела и на этих людей, и на их шахты. Ей также приходилось держаться подальше от солнечных лучей, чтобы не появились веснушки, и в нужные моменты надевать самодельный костюм Купидона с дурацкими крылышками, и ни в коем случае не произносить бранных слов – Боже, как же ей иногда хотелось выругаться! – и не брать больше одного канапе, даже если перед ней было целое блюдо, а в животе у нее давно урчало от голода даже под тугим, насквозь промокшим от пота поясом для чулок. Так что в данном случае дело было даже не в том, что миссис Поуп как-то особенно не понравились те две женщины. Хотя они ей и впрямь не слишком понравились. Куда существенней было то, что они ее раздражали, ибо нашли способ всегда оставаться самими собой.

– Номер, пожалуйста? – повторил оператор.

Миссис Поуп откашлялась и сказала, тщательно выговаривая французские слова:

– Добрый день, месье. Соедините меня, пожалуйста, с французской полицией, а потом с главным редактором газеты «Таймс» в Лондоне.

Марджери почти совсем успокоилась. Они снова сидели в джипе и ехали на север, хотя у них вряд ли хватило бы бензина, чтобы преодолеть и половину пути, не говоря уж о том, чтобы добраться до северного конца острова, но теперь у них были деньги, и Марджери знала, что сумеет сама со всем справиться. Инид сидела на пассажирском сиденье с Глорией на руках и каждый раз пронзительно вскрикивала, стоило какой-нибудь птице пролететь у них над головой. Марджери методично вела машину, стараясь не думать ни о чем, кроме конкретной цели своей поездки; точно так же она всего неделей раньше ехала на юг, только сейчас был ясный день, а тогда – глухая ночь. Однако у них по-прежнему не было ни номеров, ни документов, и Марджери очень старалась не попасть в какую-нибудь неприятную ситуацию.

Долли Вигз примчалась в летний домик, заливаясь слезами, и закричала, что Инид и Марджери нужно немедленно уезжать, потому что вскоре на виллу нагрянет полиция. Времени собираться не было, и они поспешно похватали самое необходимое: пеленки, детское питание, подаренную Долли пачку банкнот и детские одежки для Глории. «Быстрей! – кричала Долли. – Быстрей!» Она сказала, что постарается максимально задержать полицию, а если они станут ее расспрашивать, отправит их в противоположном направлении. Расставаясь, Марджери обняла Долли и крепко прижала к себе.

– Но я же все испортила! – зарыдала Долли. – Я так вас подвела!

– Нет, Долли, вы нас нисколько не подвели, – сказала Марджери. – Вы нам обеим жизнь спасли. И я непременно вам отплачу за это, как только продам свою коллекцию.

Джип, разбрызгивая лужи, грохотал по разбитой дороге, но Марджери все давила на акселератор, все поглядывала в зеркало заднего вида, опасаясь появления полицейской машины. Они спокойно миновали порт и трущобы пригородов и выехали на шоссе, идущее вдоль западного побережья. Мимо мелькали банановые рощи, брошенные грузовики, пасущиеся козы, мальчишки на велосипедах…

– А это что такое? – вдруг пронзительно вскрикнула Инид.

Марджери так резко нажала на тормоз, что Инид чуть не слетела со своего сиденья, а Глорию от ушибов спасла только тем, что успела выбросить вперед руку и упереться в приборную доску. Впереди был завал. Западное шоссе оказалось полностью перекрыто множеством поваленных бурей деревьев, которые лежали поперек дороги, как огромные колонны. Но куда хуже завала было то, что перед ним в большом количестве стояли полицейские машины. Полицейские, впрочем, вели себя спокойно; одни, стоя группами, болтали, смеялись и курили, другие гоняли крикетный мяч. Это была практически полицейская вечеринка на природе.

– Ох, нет! Нет! Нет! – захлебнулась криком Инид.

Марджери попыталась включить задний ход, но машина почему-то сперва заглохла, а потом скакнула вперед. Она попробовала еще раз, и снова у нее ничего не вышло. Какой-то полицейский, заметив это, медленно двинулся в их сторону.

– Нет, нет! Я не могу на это смотреть! – задохнулась Инид. – Это просто невыносимо!

И Марджери пришлось сказать ей убийственно спокойным тоном:

– Немедленно прекрати это, Инид. Слышишь? Немедленно! Не могла бы ты, например, притвориться спящей?

Инид попыталась. Она сползла на сиденье, прижимая к себе Глорию, и, шлепнув себя по глазам свободной рукой, заявила:

– Все равно у нас ничего не получится!

Марджери резко свернула вправо. Иной альтернативы не было – только пересечь остров и попытаться проехать по восточному шоссе. Инид вскоре пришла в себя, убрала руку с глаз и даже настолько собралась с духом, что вытащила путеводитель преподобного Хораса Блейка, надеясь найти там какую-то подсказку.

– Он пишет, что на восточной дороге никаких затруднений с проездом возникнуть не должно, – сказала она. – У него тут сплошные фотографии бананов, которые вдоль дороги растут.

Пейзаж быстро менялся: щедрая зелень прибрежных лесов сменилась пустынными участками красной земли, покрытой глубокими шрамами – следствием развития горнодобывающей промышленности; склоны каменистых холмов террасами спускались к побережью, и по ним, образуя концентрические круги, сбегали многочисленные речки и ручейки. Дорога казалась ребристой, даже какой-то костлявой из-за бесконечных выходов на поверхность горной породы; каждые десять минут джип с болезненным грохотом ударялся днищем о края глубоких рытвин. Марджери приходилось резко вилять, чтобы бедная машина не угодила в одну из этих ям колесом. Вокруг не было видно почти никаких признаков жизни; больше всего это и впрямь напоминало пустыню, да и дорога окончательно превратилась в какой-то раздолбанный проселок, даже горы, которые теперь были слева от них, казались голыми и словно выщербленными, а местами были еще и почти лишены вершин.