Владимир Мазурин - Дурные деньги

— Я на ферму не пойду сегодня, — решила мать. — Попрошу Маню Пирогову, она не откажет, еще разок подоит за меня…

Она гремела ведрами, ухватами, доставала с полок плошки, ходила на колодец, во двор, в огород, поила корову, теленка, кормила кур, выносила ведро из-под умывальника, подметала в избе. Ниночка терялась среди этого бесконечного множества дел. Ей бы что-нибудь взять на себя, но мать даже в мыслях ее опережала.

— Иди, дочка, полежи, отдохни. Устала, чай, с дороги-то. А я сейчас в магазин сбегаю, хлеба надо купить. Или отца послать уж? — размышляла она, стоя посередине комнаты. — Отец, сходил бы ты в магазин за хлебом.

Отец, ни слова не говоря, сложил газету, поднялся из-за стола и молча стал собираться в магазин, который находился в соседней деревне, в Глинищах. Впрочем, до Глинищей этих рукой подать — метров триста — четыреста.

— Еще чего купить? — спросил отец уже в дверях. — Заодно уж…

— Еще чего?.. — задумалась мать. — Ну, сахару купи, конфет — какие получше…

Отец ушел, а мать — к дочери.

— Пережива-ает он, — заговорила она полушепотом, словно ее мог кто-то услышать. — Ты уж с ним поласковее, доченька. Любит он тебя…

Перед вечером к Сорокиным забежала «на минутку» Маня Пирогова. Ниночка лежала в горнице на диване и не видела ее, слышала только, как они шептались с матерью. Пока родители ездили за дочерью в город, Маня не только заменяла мать на ферме, но и домовничала у них — кормила-поила скотину, доила корову.

— Лежит? — услышала Ниночка пониженный почти до шепота голос Мани Пироговой.

— Лежит, — ответила мать тоже шепотом.

— Пусть лежит.

— Конечно, пусть лежит, отдыхает. На фабрике-то, милые, тоже небось доставалось. Машины-то машинами, а побегай-ка вокруг них целый день…

— Неужто!

Дальше разговор стал совсем уж невнятным, и Ниночка перестала к нему прислушиваться.

К вечеру небо освободилось от хмари, и солнце висело как раз на уровне бокового окна, которое отпечаталось на противоположной стене красновато-желтым пятном. Время от времени мимо дома проезжали трактор или машина, заполняя пустоту тишины грохотом мотора.

Маня Пирогова ушла, возвратился с огорода отец. Он обрывал там огурцы, и мать хлопотала теперь, торопясь до скотины засолить их.

— Отец, может, телевизор включишь? — спросила она, и Ниночка поняла, что это касается и ее: телевизор, под белым строченым покрывалом, стоял в горнице.

Отец помолчал, покашлял, потом прикрыл дверь в переднюю.

— Не спишь? — спросил он, обращаясь к дочери.

— Не сплю, можешь включать, — равнодушно отозвалась Ниночка.

— Если тебе не хочется… — начал отец, но Ниночка не дала ему говорить:

— Включай, я сейчас встану.

Однако она не встала, а только легла так, чтобы ей виден был экран телевизора.

Показывали какой-то фильм, но, так как включили телевизор на середине фильма, разобраться, что к чему, было непросто. Впрочем, главный герой Ниночке понравился, и она смотрела фильм только из-за него. Как и ее сегодняшний попутчик Георгий, парень работал монтажником и отличался такой лихостью, что не влюбиться в него было просто невозможно. Не красавец писаный, нет, но симпатяга, он шествовал по жизни победителем, покоряя пространство, время и — походя — женские сердца. Никак не мог он покорить только девушку Катю, но в конце концов выяснилось, что она любит его давно и преданно. Закончился фильм шумной свадьбой. Когда жених под крики «Горько!» стал целовать невесту, Ниночка закрыла глаза, у нее запершило в горле.

Отец осторожно откашлялся и с хрипотцой произнес:

— Да, вот оно как бывает…

Началась программа «Время». Ниночка встала и вышла на улицу. Мать доила во дворе корову. В отдалении работал трактор — пахал, наверное, поле под озимые. Как человек, выросший в деревне, Ниночка имела представление об основных полевых работах, но больше наблюдала их со стороны. Правда, однажды в школе их сняли с занятий и послали в колхоз убирать картошку. Прошлись по полю раз, другой, покидали в корзины картофелины, которые лежали на виду, и то ладно. Если с неба срывался дождичек, все бежали в укрытие. «Сахарные, что ли?» — увидев бегущих школьников, насмешливо сощурился бригадир. «А ты что, не видишь?» — бесцеремонно ответили ему. «Вижу, — нашелся бригадир. — В следующий раз вы меня заранее предупредите, мы навес над полем сделаем»…

Темнело быстро. На небосклоне ярко светилось в лучах невидимого солнца облако, в задумчивости остановившееся над лесом. Ниночка прошлась под окнами, повернула к огороду. По левую сторону от него находилась ничейная усадьба. Не так давно, еще на Ниночкиной памяти, у нее был хозяин, вернее, хозяйка — двоюродная сестра Мани Пироговой. Но однажды дом у нее сгорел, а хозяйка, прихватив с собой то, что удалось спасти из огня, перебралась на центральную усадьбу колхоза, где ей дали квартиру в каменном двухэтажном доме.

Вдруг Ниночка вздрогнула и зажала уши ладонями. Совсем рядом устоявшуюся тишину вспорол резкий, трескучий звук запущенного мотора. Господи, неужели и здесь ей не будет покоя! Мотоцикл взвыл и пронесся мимо, шаря по сторонам желтым циклопическим глазом.

Ниночке стало зябко, и она возвратилась домой. Мать процеживала в кринки парное молоко.

— Не хочешь ли, дочка? — попотчевала она Ниночку.

Та отказалась.

— Пользительное оно, а тебе особенно.

Лицо у Ниночки загорелось. Неужели теперь на каждом шагу ей будут намекать на ее положение?

Из горницы доносилось бормотание телевизора. Ниночка резко открыла дверь и зашла в переднюю. Отец, по крайней мере, будет молчать. Она сразу же заметила: он стесняется говорить с дочерью о случившемся…

Ночью ей снились мотоциклы. Она хотела убежать, спрятаться от них, но парни в кожаных куртках настигали ее всюду. «Что, доигралась?» — хохотали они ей в лицо и всё норовили сграбастать своими ручищами. Она просыпалась, пугаясь темноты и безмолвия.

Только под утро Ниночка, измученная, опустошенная, уснула крепко и надолго.

Иванцево, и раньше-то деревня небольшая, об одном порядке, из последних сил держалось своими оставшимися полутора десятками домов за отведенное ей некогда место. В расчет ее никто, видимо, уже не принимал, и если в соседних, более крупных деревнях установили водоразборные колонки, то в Иванцеве, как и при царе Горохе, сонно поскрипывали над колодцами вороты.

Когда Ниночка проснулась и, жмурясь от яркого утреннего света, вышла из передней, мать вносила в избу полные ведра на коромысле. Отец уехал на работу в колхозную контору, которая находилась на центральной усадьбе, в четырех километрах от Иванцева. Летом он ездил на работу на велосипеде, пренебрегая местным автобусом, который, несмотря на вывешенное на остановке в соседней деревне расписание, соблюдал его далеко не всегда.