Владимир Мазурин - Дурные деньги

— Божья коровка, улети на небо, там твои детки кушают конфетки…

— А ты, я гляжу, того… в детство впал, — усмехнулся Петька.

У него, конечно, детства не было. Он родился в этих вот кирзачах и сразу же потопал в них по белу свету, усмехаясь всему и все наперед зная. Жаль Петьку, но ничем ему уже не поможешь: если детства не было, то теперь никогда и не будет. Никогда!

Божья коровка высвободила крылышки и улетела по своим божьим делам. Дым от сигарет поднимался вверх и расплывался в воздухе, отгоняя комаров. Нахлынувшее не отпускало душу, держало ее в отрешенно счастливом, блаженном состоянии. Создавая ощущение пространства, звенели вокруг птичьи голоса. Работа? А что работа? Работа, известно, не волк. Целый месяц он, Федор, вкалывал ради этих вот минут. А ради чего же, если не ради этого?

— Еще по одной? — спросил Петька, далеко в сторону отбрасывая окурок.

— Давай. За тем и пришли сюда.

Петька налил. Соблюдая старшинство, протянул стакан Федору.

— Пошла душа грешника в рай!

— Пошла, родимая!

Выпил он без задержки и хлеб уже не нюхал. Слегка только закусил им, положив сверху рыбную дольку. Опростав бутылку, Петька кинул ее в кусты.

— Одну уговорили…

Казалось, водка его совсем не берет. Каким был до выпивки, таким и остался. Интересно, сколько ему нужно, чтобы пробрало? А то резвится, как кузнечик, ему же, Федору, хотелось задушевности, хотелось плыть по воле волн в безбрежные сияющие дали.

— Слушай! — обратился он к Петьке и, полуприкрыв глаза, разводя руками, запел негромко, старательно выговаривая каждое слово:

Петька, однако, не откликнулся на песню. Вместо того чтобы поддержать Федора, он хохотнул и, подпрыгивая, заголосил какую-то тарабарщину, ударяя ладонями по стволу, на котором сидел. «Таб-ду-лаб-ду-лаб-ду-лаб!..» — разнеслось по лесу. Нельзя сказать, что это обидело Федора, однако необходимого в подобных случаях согласия не получалось.

— И что за зараза к вам цепляется? Ни слов, ни мотива. Тьфу!

Петька еще громче заржал и начал выделывать такое, что хоть уши затыкай и беги прочь без оглядки.

— Да уймись ты! — прикрикнул на него Федор.

Петька не сразу, но унялся, однако на песни Федора уже не тянуло.

— Ну, ладно, — начал он рассуждать. — Старинные песни вас не трогают. Бог с ними, мы умрем — они умрут. Но современные-то… Ведь и современные есть хорошие. Вот, например, «Оренбургский пуховый платок». Чем не песня? Так нет, вам обязательно надо с вывертами…

— Ладно, понял! — громко, сразу же входя в раж спорщика, закричал Петька; выпив, он, похоже, не умел вести себя тихо. — Вот раньше зипуны да кафтаны носили. Почему ты и сейчас их не носишь?

Призадумался Федор, подавленный молодым напором, пожал плечами:

— Нынче мода не та.

— Ага! — еще громче, уже торжествуя победу, прокричал Петька. — Вот то-то и оно, что не та! Жизнь другая пошла и песни другие. И вы, старики, нас не сбивайте. Все одно мы ваши «Коробочки» петь не будем.

— Ну и не пойте! Делов-то…

Задетый за живое, Федор все же в спор вступать не стал: убедить он Петьку не убедит, а ссориться с каким-никаким, а компаньоном после первой же бутылки было негоже. Пусть она, молодежь, резвится. Когда-нибудь перебесится.

Чтобы показать Петьке, что ввязываться в спор он не намерен, Федор взял в руки вторую бутылку и сосредоточенно принялся открывать ее.

— Давай-ка лучше выпьем…

Со второй бутылкой разделались без особых церемоний. И тут с Петькой что-то случилось, он стал вялым, гонор его пропал. Долгое время он тупо смотрел в землю, а потом свалился на траву и заснул. Федор потолкал его, хотел повернуть так, чтобы лежать Петьке было удобнее, но сил у него не нашлось. Ну и пусть лежит себе, пусть поспит, а ему, Федору, нужно идти. Только куда идти? На работу? Нет, на работу он не пойдет — ведь сегодня праздник. А если праздник, какая может быть работа? В праздник надо гулять, песни петь, плясать.

Пропев частушку, Федор прошелся по кругу, как и полагается заправскому гуляке, но без гармошки получалось плохо, совсем, можно сказать, ничего не получалось. Смешно даже: он хочет идти в одну сторону, а ноги несут его в другую. Мало того что в другую. Они понесли его прямо в крапиву, а он не хотел в крапиву, нет. Федор погрозил крапиве пальцем. Врешь, не заманишь! Старый конь борозды не испортит, старый конь знает, куда ему идти. Тропка, правда, узковата, хреновата, но он пройдет по ней, как по бревнышку, и не покачнется. Вот так вот! А крапива вроде бы и не жжется. В детстве она сильно жглась, а теперь не жжется. Сейчас он ей покажет, крапиве, возьмет и с корнем ее повыдергает. Нет, все-таки жжется. Ну и пусть! В другой раз Федор покажет ей, где раки зимуют. Косу возьмет и косой скосит — подчистую.

Под ноги ему что-то попало, спутало их. Федор попытался освободиться и не удержался, повалился прямо в душные, дремучие заросли крапивы.

Ага, стерва, таки заманила! Ну-ну. Потом посмотрим кто кого…

Ощущая сквозь рубашку саднящие ожоги, Федор поднялся, утвердил себя на ногах, поискал глазами тропку. Она в конце концов привела его к мосткам, с которых бабы полоскали белье. Вода потянула его к себе. Он стал на колени и, опершись одной рукой о край мостков, другой зачерпнул воды и плеснул ею в лицо. Затем еще и еще раз. Холодная ключевая вода освежила, немного прояснила голову. Федор поднялся, пошатнулся, но на ногах устоял. Ничего, сказал он себе, ничего… Все будет хорошо. В деревне небось уже гулянка началась. А какая гулянка обойдется без него, Федора? Он еще под гармошку пропоет. «Нас побить, эх, нас побить, побить хотели…» — заголосил он, стараясь петь как можно громче, чтобы в деревне узнали: он, Федор Курунов, идет. А кто такой Федор Курунов, лучше не спрашивать.

Выйдя к прогону, ведущему в деревню, он увидел неподалеку Евланю Мухина, который похаживал вокруг своего картофельного участка, наклонялся, раздвигал кусты, заглядывал в борозды. Поливает, сообразил Федор. А в колонках опять пересохнет, и даже на самовар воды не наберешь. Целую ночь, наверное, лил, и все ему мало. Даже на расстоянии заметно, как густо зеленеет картофельный участок Мухиных, не то что у других. У других — вон хоть у Мельниковых — картошка хилая, угнетенная засухой. Мухины да еще Киселевы свои участки поливают. Поливают из шлангов, потому что в дом и в баню у них проведен водопровод. А участок картофельный возле бани. Присоединил шланг и лей, пока вода не иссякнет. И они льют — и ночью льют, и днем льют. А деревня то и дело без воды остается: не успевают качать ее. С непорядком этим пора покончить, но все помалкивают. А вот он, Федор Курунов, молчать не будет. Хватит!