Владимир Мазурин - Дурные деньги

Жена появилась в дверях, позвала Федора обедать. Он молча встал с крылечка, прошел в избу. Там было душно, потому что жена недавно протопила печку, и даже ощущался запах нагретых кирпичей, а открытая настежь дверь не помогала: на воле вовсю работала своя печка.

Ел Федор немного, несмотря на то что целыми днями находился на свежем воздухе. Может, сказывалось отсутствие тяжелой физической работы, жара опять-таки действовала.

Поднявшись из-за стола, Федор ополовинил довольно вместительный ковш воды, зачерпнутой прямо из ведра, предупредил жену:

— Ну, я пошел.

Та недобро посмотрела на него, сказала-таки в спину:

— Поменьше бы уж пили там.

Федора ее слова вывели из себя, что-то и с нервами вот стало неладно.

— Сколько захочу, — обернулся он к ней с порога, — столько и буду пить. А ты мне не указ!

И ушел от греха подальше.

В два часа, как по расписанию, прибыл заправщик — автоцистерна с соляркой. Дожидаясь ее, двигатели Федор не запустил. «Пусть, — думал он, — отдохнут. Говорят, и металл устает».

Водил заправщик Цыганов Петька, парень совсем еще молодой, неженатый, недавно только отслуживший срочную. Белобрысый, ладный, в армейском хэбэ и кирзачах, загнутых до самых подошв, он выпрыгнул из кабины и шумно, многословно поздоровался. От него так и веяло беззаботной холостяцкой жизнью. Федор, как равному, пожал ему руку, и они вдвоем подошли к двигателям, уже готовым к заправке.

— Ну как, зарплата была? — как бы между прочим осведомился Федор.

— Была. Куда ей деться…

Петька стоял, небрежно опираясь рукой на раскрытую дверцу заправщика.

— Надо бы это дело отметить, — не чинясь, предложил Федор.

— Я тоже, когда ехал сюда, подумал, что надо бы. А у вас есть чего в магазине-то? У нас пусто, хоть шаром покати.

— Говорят, в Фомино вчера завезли, Наверняка еще не все разнюхали.

Деревня Фомино была в трех километрах от Ивановки. Продавщицей там работала женщина расторопная, в летах уже, ей иногда удавалось завозить в свой магазин товары, которые в других деревнях, где продавщицы часто менялись и относились к своим обязанностям спустя рукава, видели в год раз по обещанию.

— А вот сейчас заправимся — сгоняем, — сам предложил Петька.

На это дело все сговорчивые.

В их магазине, в Ивановке, вино кончилось неделю назад. Продавец предупредил, выставляя на прилавок последние бутылки: «Все, в этом месяце больше не ждите». В связи с летними сельхозработами завоз спиртного в магазины был ограничен. Да, по правде сказать, его и не напасешься. Шефы наезжают — не столько работают, сколько пьют. «Кисленькую водичку» — сухое вино — студенты прикончили. Даже коньяк весь выпили, но тут уж свои приложились, механизаторы, — денег-то полно, девать некуда. Но главным «бедствием» Ивановки было соседнее заводское село. Там чертова этого зелья частенько не хватало: завод-то заводом, но и совхоз там был, а значит, ограничения те же, что и для любой деревни. Мотоциклы сейчас у всех, да и казенным транспортом теперь как своим распоряжаются. За час-полтора все окрестные магазины можно объехать. А уж коль найдут где вино, берут с запасом, иногда — ящиками. Местные попробовали было внушить продавцу, чтобы чужим та не продавала вино, на всех, мол, не напасешься, а она одно в ответ: «У меня план, мне план надо выполнять». Свои тоже стали к «плану» приспосабливаться: привезут вино — берут про запас, на будущее. Все берут, даже старухи. Сами-то они, конечно, не пьют, но ведь у каждой хоть небольшое, но хозяйство — огородишко там, картошка, дом опять-таки. Дров привезти, вспахать, крышу починить им не под силу. Вот и идут к мужикам, а плата им одна — бутылка, другой не принимают. Мужики, когда уж очень одолевала «жажда», а в магазине — ничегошеньки, шли к этим самым старухам вдовам «славить». Со своими, купленными на случай, бутылками старухи расставались неохотно, за деньги их обычно не уступали, даже с переплатой, а просто отдавали взаймы, если кто-то уж слишком настойчиво просил. Приходилось и Федору «славить» по соседкам с похмелья, когда нутро горело, а залить пожар было нечем, — ну хоть ваксу разводи да пей! Бывало и такое…

Покончив с заправкой, Петька кивнул на открытую дверцу кабины:

— Садись, поехали!

Сам он, зайдя с другой стороны, уселся за руль. Раскачиваясь на ухабах, машина выбралась на дорогу, покрытую толстым слоем прокаленной солнцем желтой пыли. Миновав деревню, выехали на проселок и запылили по нему на довольно приличной скорости. Ехали молча, только время от времени перекидывались двумя-тремя словами. Перед Фомином Федор высказал всю дорогу беспокоившее его опасение:

— А если нету?

Петька передернул плечами:

— А колеса на что у нас? Съездим куда-нибудь еще.

Возле магазина — небольшого обитого тесом и выкрашенного мрачной коричневой краской домика — стояло несколько велосипедов и мотоциклов. Дверь, натужно звякнув целым набором пружин, приоткрылась, в образовавшуюся щель протиснулся незнакомый Федору мужчина в замызганной кепке и заношенной клетчатой рубашке, заправленной в брюки только наполовину. В руках он держал несколько бутылок «Русской», из карманов штанов торчали два светлых горлышка с золотистой головкой. Вспотевший лоб излучал трудное счастье добытчика, которому выпала наконец долгожданная удача.

— Есть? — спросил Федор, хотя можно было и не спрашивать.

— Есть, — подтвердил мужчина, направляясь к одному из мотоциклов. — Хватит и вам.

Шагнув в двери, Федор с натугой открыл ее и вошел в сумрачное, освещенное одним-единственным окошком, заставленное ящиками, коробками и мешками тесное помещение. Его обдало сложным хлебо-рыбно-одеколонным ароматом, люди, теснившиеся возле прилавка, обернулись к нему:

— А вот и Ивановка приехала!

— По запаху учуял или по радио объявили?

Федор за руку поздоровался со знакомыми мужиками.

— На чем прикатил-то? Не на лесовозе?

— Что мне лесовоз? — откликнулся Федор. — Много ли на нем увезешь? У меня вон цистерна.

И он кивнул на дверь, в которую протискивался Петька Цыганов.

— Слушай, Федор, ты «Волжанку» свою не пробовал приспособить под это дело? Глядишь, весь колхоз обеспечил бы.

— Тебя обеспечишь…

За шутливой перебранкой очередь подошла незаметно. Федор небрежно бросил на прилавок все отложенные из зарплаты деньги: шесть красненьких и одну синенькую.

— Сколько тебе? — спросила продавец.

— На все!

Продавец, немолодая уже, привыкшая ничему не удивляться женщина, пересчитала деньги, пощелкала деревяшками счетов.

— Двенадцать бутылок — шестьдесят два сорок. Остается два шестьдесят.

— На них закуски какой-нибудь, — попросил Федор.

— Кроме ставриды в масле ничего нету, — предупредила продавец.