Владимир Мазурин - Дурные деньги

Федор сел, чтобы успокоить дыхание, — все-таки не двадцать пять за плечами. А Сашка уже манил его в другие степи — забайкальские. И Федор легко дал себя увлечь, подтянул, вступив с середины куплета: «…бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах».

Вот это вот совсем другой коленкор! Вот что значит гармошка! Не зря он, Федор, вызволил из домашнего плена Сашку, не зря угощал его водкой. Вспомнилось, как выпивали вчера с Петькой Цыгановым — никакого сравнения.

Только вспомнил про Петьку, а он и заявился, голубчик, как будто с неба свалился. Федор от полноты и щедрот сердца бросился его обнимать, угощать водкой и закуской. Петька, конечно, принимал и то и другое охотно, а на гармошку — ноль внимания, как будто и не было ее на коленях у Сашки. Такая уж она, современная молодежь, ей гром подавай барабанно-гитарный, и больше ничего они знать не хотят.

Вскорости и вторая бутылка полетела в бочаг, и Федору еще раз пришлось сходить в будку. На обратном пути он встретил Павлуху Бокова и стал зазывать его к часовне. Тот начал было отнекиваться, ссылаясь на то, что у него трактор стоит под разгрузкой около сарая, но Федор извлек из кармана две нераспечатанные бутылки, и сердце Павлухино дрогнуло.

Компания увеличилась, и бутылку нужно было теперь делить на пятерых, однако Федор, как новичку, поднес Павлухе полный стакан.

— Держи крепче! Мы уже выпили по чуть-чуть.

В одну руку Павлуха принял услужливо поданный Гришуней огурец, в другую — стакан.

— Чтобы всем хорошо было!

Оставшуюся в бутылке водку Федор разделил так: Сашке, Гришуне и Петьке примерно одинаково, себе немного, один глоток. Это не осталось незамеченным.

— Чего же себя обделил? — спросил Сашка.

— Братцы, вы ведь знаете: дурной я бываю, когда перепью. Контроль за собой теряю, угомониться никак не могу. Самому потом противно. Вчерась полдеревни взбулгачил. А сегодня я хочу по-человечески погулять. Чтобы без этих… без обид, без скандалов. Давай-ка еще что-нибудь! — обратился Федор к гармонисту.

— Танец трех лебедей! — неожиданно провозгласил Петька и вскочил на ноги. Заметно было, что его уже стукнуло по темечку — видать, не позавтракал с похмелья-то как следует.

— Как же ты за троих-то будешь плясать? — поинтересовался Сашка.

— А вот я покажу как!

Петька расставил руки в стороны и, взмахивая ими, пошел по кругу, мелко перебирая ногами в загнутых до подошв кирзачах. Петькина выходка показалась Федору забавной, он громко захохотал. Петька, довольный произведенным впечатлением, стал усердно кланяться и переусердствовал. Пятясь к кустам, он оступился и полетел вниз, в бочаг. Федор бросился вызволять бедолагу, но не удержал равновесия и сам плюхнулся рядом с Петькой. Все пришли им на помощь, и они выкарабкались на полянку с головы до ног покрытые грязью, тиной и ряской. Глядя друг на друга, пострадавшие захохотали первыми, к ним присоединились и остальные. Тыкая пальцем в Федора, Петька выкрикивал сквозь смех:

— Леший! Гляди — леший!

— А сам-то! А сам-то! — показывал на него пальцем Федор.

Пришлось пострадавшим раздеваться до исподнего и вывешивать одежду для просушки. Затем оба обмылись холодной водой из родничка и решили, что происшествие надобно вспрыснуть. Сашка сорвал пробку и налил пострадавшим по полной мере, а так как другим почти ничего не осталось, Федор вызвался принести еще одну бутылку из своего тайника. До будки он добрался благополучно, но на обратном пути его разобрало. Связь с внешним миром стала ненадежной, однако Федор изо всех сил старался держаться на ногах, и кое-как это ему удавалось. Бутылку товарищам он вручил, но тут силы его оставили, и он, теряя память, рухнул в траву, как убитый…

Очнулся Федор в кромешной темноте. Лежал он на правом боку, похоже, прямо на земле, сухой и мягкой. Вытянув руку вперед, он ощупал ту же податливую сухую почву. «Торф», — мелькнуло в смутной, непротрезвевшей голове, и вдруг померещилось ему, что торф этот везде — и сбоков, и сверху, и снизу. То есть он, Федор Курунов, погребен в торфе. От дикой этой мысли он похолодел, а так как в довершение всего он был неодет, то внутренний холод тут же перешел в озноб.

— Люди! Где я? На помощь!

Он хотел крикнуть, но вместо крика получился хрип, который торф погасил, словно вата. Лязгнув зубами, Федор не по-человечьи, по-звериному взвыл.

— Э-эй! — завопил он, все более и более поддаваясь ужасу, панике. В ответ — молчание. И не просто молчание, а могильное, подземное безмолвие.

— Где я, господи? Скажи! — взмолился Федор. — На том свету, что ли?

И тут он заплакал от великой жалости к себе и по лицу его побежали слезы, настоящие, теплые, обильные слезы.

— Ежели это за грехи мои, господи, поделом мне, — казнился Федор. — Только ведь не я один ее, проклятую, принимал в себя. Ты все видишь, господи, все знаешь! А ежели видишь и знаешь, верни меня на землю милую. Зарок даю: ни капли больше в рот не возьму! Детям и внукам закажу, мужиков деревенских образумлю. Верни только, господи!

Федор прислушался. В ответ — то же молчание. И тут его осенило, сверху, кроме темноты, ничто не гнетет его, не давит — значит, можно привстать ему, приподняться. И он, по выработавшейся привычке, перевернулся сначала на живот, потом стал подниматься на четвереньки. Получилось. Больше того, сверху ощущалось еще свободное пространство. Правой рукой Федор повел сбоку от себя, она наткнулась на листья, на сучья. И тут он пошел на эти сучья тараном. Они легко, без всякого сопротивления поддались, и Федор очутился на воле. Ничего еще не успев сообразить, он тупо, по-бычьи уставился под ноги, в землю, припоминая вчерашнюю гулянку. Он так и подумал: в ч е р а ш н ю ю, хотя не имел никакого представления о времени. Вернее, сначала он решил, что настало утро и все только-только пробуждается, затем сообразил, что солнце находится совсем с другой стороны, с вечерней, а значит, вечер он принял за утро.

Чуть-чуть на душе полегчало, когда Федор увидел лежащие под ногами собственные штаны и рубашку. Он поднял их и стал одеваться. Смурной головой своей он мало-помалу понял, что же произошло с ним. Когда после купания в бочаге Федор принял стакан водки, его разобрало так, что он просто-напросто свалился. Товарищи позаботились о нем. С краю полянки, под старой ивой, экскаваторщик когда-то насыпал кучу торфа. Его почему-то не вывезли, куча заросла травой, а местные жители время от времени брали из нее перегной для домашних нужд. Сбоку кучи постепенно образовалась выемка, наподобие маленькой пещеры. В нее-то и положили Федора отсыпаться, а чтобы слепни и комары не беспокоили его, снаружи выемку закрыли ветками, положив на них сверху штаны и рубашку. Знали бы, чем обернется их забота для Федора!