Эмма Донохью - Притяжение звезд

– А теперь, миссис О’Рахилли, – сказала я, подойдя к матери, – вы заслужили долгий крепкий сон.

Юная мать поднялась в кровати повыше и попросила:

– Можно я сначала на нее погляжу?

Я поднесла ребенка к ее лицу почти вплотную, чтобы она смогла рассмотреть каждую черточку.

Мэри О’Рахилли протянула руки, чтобы взять у меня спеленатую дочку.

В обычное время мы изолировали младенцев от больных матерей и отправляли их прямехонько в палату для новорожденных, но сейчас я была уверена, что там недокомплект персонала, да и дети на искусственном вскармливании чувствовали себя не так хорошо, как грудные. Словом, принимая во внимание обстоятельства, я решила, что малышке лучше остаться рядом с матерью, пускай даже в переполненной палате для больных рожениц.

– Хорошо, – согласилась я, – только смотрите поосторожнее, не кашляйте и не чихайте на нее.

– Не буду, что вы!

Я убедилась, что мать крепко держит младенца. Казалось, она знала, как обращаться с грудным младенцем, просто инстинктивно.

– Мистер О’Рахилли будет счастлив, да? – спросила я.

Слеза, сверкнув, выкатилась из глаза молодой женщины и повисла на нижней челюсти. Я сразу пожалела, что упомянула мужа.

– Он хотел мальчика?

Новорожденная тихо захныкала.

– Не хотите сразу дать ей грудь?

Мэри О’Рахилли вцепилась в тесемки ночной рубашки, пытаясь их развязать.

Я помогла ей. Потом приподняла марлевый клапан над одним соском.

– Пощекочите соском ее верхнюю губку!

Молодая мать смутилась.

– Правда?

– Это заставляет их открыть рот, – пояснила Делия Гарретт. Она приподнялась на локте и с непроницаемым лицом следила за происходящим.

– Вот так? – Мэри О’Рахилли смотрела мимо меня на соседку.

Делия Гарретт кивнула.

– И как только она раскроет рот пошире, прижмите ее к соску.

Когда этот момент настал, Мэри О’Рахилли приблизила крошечное личико к своей груди, а я положила ладонь на затылок девочки и посильнее нажала.

– Вот так. Плотно и крепко.

Молодая мать ахнула.

– Что, больно? – спросила Делия Гарретт. – Может болеть в первые недели.

– Нет, просто…

Мэри О’Рахилли осеклась.

Сама я никогда не чувствовала, как младенец берет грудь, и могла только догадываться, каково тебе, когда младенческие десны смыкаются на соске. На что это похоже – на крохотные челюсти, которые устало, но торопливо жуют? Или на червяка, ползущего в черноземе?

– Она не задохнется? – громко спросила молодая мать.

– Никоим образом, – отозвалась Делия Гарретт.

Брайди наблюдала, как Мэри О’Рахилли кормит новорожденную, с выражением умиления и легкой грусти.

Интересно, подумала я, выкормила ли ее мать, которая, как она мне рассказывала, не могла ее растить. Да и вообще познала ли Брайди хоть в малой степени материнскую ласку, раз выросла среди чужих ей детей-сирот?

В палате воцарилась покойная тишина. Малышка скоро уснула у груди матери – в первые несколько дней молока там будет немного, – но Мэри О’Рахилли не хотела ее будить, даже для того чтобы мы могли сменить ей постельное белье. Однако я знала, что когда младенец проводит слишком много времени на руках у больной матери, риск заразиться гриппом возрастает, но в то же время грудное вскармливание способствует здоровому сну и развитию ребенка. Я подоткнула концы платка под плечи Мэри О’Рахилли, чтобы им обеим – матери и дочери – было тепло.

Брайди вышла из палаты, держа в одной руке поднос с грязными салфетками и простынками, которые надо было простерилизовать, и с корзиной запачканного постельного белья для прачечной в другой.

Я заварила всем чаю. Делия Гарретт попросила три печенья, что я восприняла как верный признак возвращения к жизни.

Вернулась Брайди, схватила свой чай, отхлебнула и блаженно вздохнула:

– Прелесть!

Я отпивала по глоточку из своей чашки, пытаясь получить удовольствие от привкуса древесных стружек и пепла.

– Вовсе нет, Брайди! До войны никто бы и пить не стал такую бурду.

– Да, но ты же заварила нам свежий! – с нажимом произнесла она. – И с тремя ложками сахара.

Интересно, сколько ложек сахара позволялось сыпать в чай обитателям дома призрения, где она жила, – одну на чашку?

– И печенье!

– Ты как бодрящий эликсир, – сказала я Брайди. – То, что доктор прописал. Возьми еще печенье, если хочешь. Ты же, верно, устала до полусмерти.

Она усмехнулась.

– Ни даже на один процент, помнишь?

– Мы все живы на все сто процентов, – согласилась я с ней.

Допила свой чай и недовольно подумала: индийское сено…

Краем глаза я заметила, что Мэри О’Рахилли заснула. Я тихо подошла к ее кровати, вынула младенца из материнских объятий и уложила в колыбель.

– Прямо как в рассказе, – пробормотала Брайди.

– В каком рассказе?

– Про мать, которая вернулась.

– Откуда?

– Ну, с того света, понимаешь, Джулия?

– Поняла. Мать в этом рассказе умерла?

Брайди кивнула.

– Малыш все плакал и плакал, и мама к нему вернулась, чтобы убаюкать.

Мне было известно немало рассказов про привидения, но не этот. Я смотрела на ребенка О’Рахилли. И долго ли мать-привидение оставалась со своим младенцем? Не навсегда. Это вряд ли. Наверное, всю ночь, до первых петухов.

Тут меня осенило: новорожденную еще не зарегистрировали. Я нашла в столе пустой бланк свидетельства о рождении и стала его заполнять. В графу «Фамилия» я вписала: О’Рахилли. Потом указала время рождения.

– Брайди, побудь здесь за главную, пока я схожу найду врача, чтобы он подписал свидетельство.

– Я знаю, что ничего не знаю, – процитировала Брайди.

Обернувшись, я улыбнулась и заметила:

– Ну, сегодня ты знаешь чуть больше, чем знала вчера утром.

Сестра Финниган все равно будет вне себя, думала я, направляясь к лестнице. Я уже по привычке нарушила так много правил внутреннего распорядка, меняя их к своей выгоде или соблюдая скорее дух, чем букву регламента. Но лишь временно, разумеется, в пределах обозримого будущего, на неопределенный срок, как говорилось в объявлениях. Хотя я не могла представить себе никакого будущего. Как мы сумеем вернуться к привычной жизни после пандемии? И станет ли мне легче после того, как меня снова понизят до должности простой медсестры под началом сестры Финниган? Буду ли я испытывать радость или вечное уныние, вернувшись в рамки привычных протоколов?

До моих ушей доносились обрывки разговоров, висевших в воздухе, точно клочки дыма.

– Между шестым и одиннадцатым днем… – говорил один врач в черном костюме другому.

– Да что вы?

– Характерно для этого гриппа. Если они уйдут, вот тогда и будет.

Под «уйдут» он имел в виду умрут, догадалась я. И вспомнила Гройна с его набором цветистых эвфемизмов для смерти.