Маша Трауб - Суп, второе и компот

В моем доме всегда были турки и молотый кофе. Когда появились кофемашины, капсулы, автоматы, кофейни – я попробовала все. Результат был одним – меня тошнило. Я возила турку во все поездки.

Сыну я варила кофе на молоке, как в моем детстве. Он в какой-то компании как-то сварил кофе. Произвел неизгладимое впечатление на девушек, хотя варил в сотейнике, а не в джезве и вряд ли пользовался мерными чашками. Но он умеет варить кофе. Настоящий. И знает понятия – сладкий и средний. Хотя при этом пьет бурду из сетевых кофеен и автоматов.

Гости знают, что в моем доме есть понятие «междукофе», это когда очень хочется кофе раньше, чем я подам десерт. В любой момент. Хоть вместо или вместе с аперитивом.

На кофе ко мне забегают приятельницы. И это не фигура речи, синоним «встретиться», а именно забежать и выпить кофе, который я сварила. Для меня – безусловный комплимент, учитывая наличие в шаговой доступности двух кофеен.

Кофе нельзя наливать в картонный стакан. Кофе требует чашки – или с тонкими фарфоровыми стенками, или с толстыми глиняными, слепленными непременно вручную. Кофейная чашка подразумевает блюдце, иначе не бывает. Допить, опрокинуть от себя, подождать и рассматривать узоры. Кофе не терпит питья на ходу. Напиток создан для того, чтобы сделать паузу, передохнуть, отдышаться. Кофе не может быть сваренным на миндальном или кокосовом молоке. Только на проточной, чистой и холодной воде. Остальные виды называются напитком, но не кофе. Но магия в другом. Когда делаешь глоток настоящего кофе, на губах остается пенка, на языке – налет, на зубах – осколки зерен. И ты сам пахнешь кофе. Целый день. Самый магический афродизиак. Самый завораживающий запах.

Есть еще один рецепт. Литературный. Я его всегда знала, но попробовала сварить по нему кофе, когда подросла дочь и начала читать истории про муми-троллей.

Три ложки молотого кофе смешать с корицей и мускатным орехом. Залить водой и поставить вариться. Пока варится – взять сгущенку и какао в пропорции два к одному и перемешать до однородной массы. В чашку влить половину кофе из турки и добавить сгущенку с какао. Перемешать. Долить оставшийся кофе. Сверху посыпать молотым миндалем.

Я обходилась без мускатного ореха и миндаля. Просто смешивала кофе со сгущенкой, корицей и какао. И от себя добавляла крошечную щепотку соли. Этому меня тоже тетя Мадина научила – во все сладкое нужно добавить щепотку соли.

– Почему, тетя Мадина? Чтобы не слишком радоваться сахару? – спросила я однажды.

В моей детской голове давно перемешались приметы и поверья: громко смеяться нельзя, иначе скоро придется плакать. Слишком урожайный год выдался, готовься к голоду. Все хорошее, что могло случиться в жизни, неизменно соседствовало с плохим. Горе и радость идут под руку и приходят к человеку по очереди. Если радость загостилась в доме, жди, когда в дверь постучится беда. Если горе задержалось в семье, радость рано или поздно ее прогонит.

– Нет, от соли вкус сахара становится сильнее, – ответила тетя Мадина.

Кофе – это запах семьи. Магия домашнего очага. Если в доме варят кофе, дом всегда останется теплым. Гостей будет много. Людей много. Соседки заглянут, расскажут новости, свежие сплетни. Поддержат, помогут – словом, участием. Головой покивают, скажут, что ты все правильно делаешь. Дети в это время будут играть во дворе. А если дети во дворе, значит, с домом все хорошо будет. Жизнь не уйдет за ворота. Радость задержится. А что еще нужно для счастья? Чтобы дом не рушился, а стоял. В нашем селе верили – если в доме живет большая семья, от гостей спасу нет, праздники чередой отмечаются, значит, и крыша не рухнет, и виноград во дворе зацветет, и печка не станет дымить. Если же дом, самый красивый и новый, пустует, не заселяются в него жильцы, то жди – новая крыша протечет, печка сама развалится, ворота упадут. Ветер подует, они и рухнут. Потому что некого защищать. Некого беречь. Нет ничего страшнее пустых домов и квартир, в которых никто не живет, никто не готовит на кухне. В них другой запах. Смерть там поселяется, передышку между набегами делает. Дом выстуживает до последнего кирпича, чтобы ей комфортно было. После того как в доме поселилась смерть, мало что его может спасти. Только если семья с маленьким ребенком заселится. Печь будет топиться постоянно. Ребенок станет плакать, смеяться, ползать, бегать. Залезать во все углы. Кастрюли и сковородки начнут громоздиться на полке. Звенеть посуда. Банки с закрутками займут все шкафы. Хорошая хозяйка сможет из дома прогнать смерть, если станет печь, замешивать тесто. Смерть ой как не любит запах пирогов. Если горе видит, что на колышках забора банки для просушки висят, уже ошпаренные кипятком, ни за что не войдет. Где банки, там и радость, жизнь. На зиму – варенье, компоты, огурцы с помидорами. В дом, где на столе подходит тесто, прикрытое полотенцем, смерть дальше порога не пройдет. В дом, где разбросаны детские игрушки, войти не сможет. В огороде решит подождать своего часа. Но если увидит там веревку, на которой сушится только что постиранное белье, сбежит. Нет смерти угла в этом доме. Горю негде притулиться.

Когда бабушка отправляла меня в Москву к маме, я везла домой ящики. Да, именно я. Обычные, деревянные. Бабушка знала всех проводниц в поезде и спокойно отправляла меня одну – двое с половиной суток. За мной иногда приглядывали, иногда нет. Соседи по купе кормили, угощали мороженым или пирожками, купленными на станциях. Мне не было страшно ехать одной. Я переживала за ящики. Бабушка укладывала в них банки – закрутки: малосольные огурцы, помидоры, варенье. И, главное, компоты. Я очень любила компот из абрикосов. На дне трехлитровой банки плавали половинки абрикосов, и именно они были самыми вкусными. Я пыталась выловить их ложкой, потому что половник в горлышко банки не помещался. Не всегда получалось. Конечно, бабушка не сама закатывала банки – помогали соседки. У бабушки все банки неизменно взрывались, как она ни старалась сделать закрутку самостоятельно. Компот делала тетя Мадина, огурцы солила тетя Фатима, варенье варила тетя Рая. Соседки варили для себя и для бабушки, точнее, для меня. Чтобы я смогла пережить время у мамы в столице. Но банки не спасали. В Москве я худела так, что соседки, увидев меня спустя несколько месяцев, хватались за сердце.

Так вот, я отвечала за ящики. Пять ящиков, в каждом по четыре банки, переложенные строительной стружкой. В последнем – три банки. Нет, еще один – с пастилой, сладким лавашом из сока винограда, сливы или абрикосов. Мое любимое лакомство. Грецкие орехи обязательно. Сушеная ромашка, липа – мне для чая и отваров. Мама про них забывала, конечно. Я следила, чтобы ящики выгрузили из вагона и мама про них не забыла прямо на вокзале. Опять.