Маша Трауб - Суп, второе и компот

Когда спустя неделю нас, больных, подняли в шесть утра, выдали мешки и отправили на плантацию, мы поначалу даже обрадовались – настоящее приключение, разнообразие тоскливых буден. Какой-то злой дядька указал ряд, по которому двигаться. Здоровые ребята пришли на помощь и показали, как обрывать цветки и как заматывать руки, чтобы не уколоться. Так мы работали всю неделю. Каждый день, с шести тридцати утра до двенадцати, пока бутоны еще свежие, с каплями росы на лепестках. Это, конечно, были незабываемые ощущения. Бутоны срываются легко, остаются в ладони, стоит только надломить стебель двумя пальцами. Именно на этих кустах шипы роз мягкие, даже нежные. Не такие пугающие и острые, как у роз на длинных стеблях. Эти мягкие шипы не колются, а лишь слегка царапаются. Не чувствуешь. Поначалу сбор розовых бутонов кажется забавой. Ничего сложного. Но потом вдруг становится невыносимо. Утром еще холодно. Роса скапливается на листках не каплями, а течет водопадом. Ты вдруг понимаешь, что стоишь с ног до головы мокрый до трусов. Руки уже не слушаются, поскольку посинели от холода и ледяной росы. Срывать бутоны все тяжелее. На каждый требуется прилагать большие усилия. Плечо, на котором висит мешок, вдруг начинает невыносимо ныть. Он тоже становится тяжеленным. Роса остается на лепестках, и тяжесть мешка увеличивается в разы. Идти невозможно, поскольку под ногами жижа, вязкая, налипающая на сандалии. Никто же не выдавал нам резиновые сапоги. Шли в нарядных туфлях или сандалиях. Обувь было особенно жаль. Я думала о том, как буду отмывать свои новые белые сандалии, которые мама привезла мне из Москвы. С бантиком, на тонкой застежке. Застежка отлетела почти сразу. Бантик – минут через пятнадцать. Подошва чавкала.

Ближе к полудню, уже часов в одиннадцать, вдруг начинало яростно греть солнце. Грязь на сандалиях застывала плотным комом, похожим на крутое тесто. Одежда высыхала, снова намокала и опять высыхала. Голова гудела так, будто на нее нацепили железный жбан и ударили железной же поварешкой. Запахи уже не чувствовались. Хотелось одного – лечь на тропинке между кустами и уснуть. А еще нестерпимо хотелось есть. И вдохнуть свежего воздуха. Не чувствовать запаха роз больше никогда.

Я, в совершенно одуревшем состоянии, отдала свой мешок тому дядьке, который стал на меня орать. Даже четверть нормы не выполнила. Кивала и обещала исправиться. Мне было как-то не по себе. Саднило руки. Голова разрывалась от боли. Кое-как доползла до кровати и тут же уснула. Проснулась от кошмара – я умерла. Но лежу при этом мокрая. Очень волнуюсь, что намочу красивое платье и гроб. Да, и еще не чувствую ног. Совсем. Проснулась с криком. В принципе, сон был недалек от реальности. Маленькие царапины, которых я даже не замечала, кровили. Руки у меня были в крови – я не послушалась знающих ребят и сняла с себя ветровку, когда стало совсем жарко. На кровать свалилась, не сняв обувь. Поэтому лежала в таких увесистых валенках-кандалах из грязи, застывших и снова намокших несколько раз. Неудивительно, что ног не чувствовала. Мои сандалии стали основой для полноценных кирпичей.

К счастью, подоспевшие на выручку ребята из трудовой зоны показали, как избавляться от налипшей на обувь грязи – швырнуть со всей силы в стену или в дверь. Тогда грязь отлетает в одну сторону, а сандалия или ботинок – в другую. Руки мне залили невесть откуда взявшейся аракой и перемотали разорванной тут же любимой блузкой, которую мама тоже привезла из Москвы. Я ее хранила и планировала надеть на дискотеку. Бинты из нее получились идеальными. На всех хватило. От ежедневной стирки ткань становилась все мягче и нежнее. Моя блузка тогда пошла по рукам в прямом смысле слова.

На неделю пансионат стал единым целым. Мы – больные и «трудовые» – вместе ели, перематывали друг другу царапины, стирали и сушили одежду. Разрывали футболки, чтобы обмотать руки. Я привыкла к холодной одежде и тяжеленному мешку на плече и могла уже выполнять половину нормы, чем очень гордилась.

После обеда вместо положенного нам, больным, тихого часа мы усаживались во дворе и высыпали розовые лепестки на простыни. Как рассказывали ребята, бутоны должны собираться в сухой солнечный день. Именно днем, а не ранним утром. Лишь тогда они считаются идеальными и пригодными для дальнейшей переработки. Но план по сбору не может зависеть от прогноза погоды, поэтому мы собирали мокрые от росы бутоны рано утром, а не днем. И потом раскладывали их на простыне для просушки. Удаляли увядшие лепестки, избавлялись от мусора, лишних листочков. Все вручную.

Вдруг все закончилось. Я подскочила, думая, что проспала. Но никто не пришел и не выгнал нас умываться и на скорость есть кашу. Я лежала и гадала, что это значит. Ближе к восьми утра в нашу комнату зашла медсестра, новенькая, перепуганная, и тихо сказала, что пора вставать. После завтрака нам велели идти во двор – дышать. Выдали мелки и разрешили порисовать и попрыгать в классики.

Потом ребята рассказали, что директор пансионата, Казбек Тимурович, тогда уехал в другой район – отмечать свадьбу племянницы. Следить за делами пансионата поставил своего то ли брата, то ли свата, который в систему разделения детей на больных и «трудовых» не вникал. Вернувшийся директор, узнав о том, что дети, отправленные на излечение, среди которых были в основном любимые чада уважаемых людей, работали наравне с трудовыми, сутки пил араку. Не только я – внучка ветерана и главного редактора районной газеты – сдавала норму по сбору, но и дочь начальника ГАИ, племянница председателя райсовета и внучка знаменитого артиста в ранге заслуженного. Казбек Тимурович шарахался от любого звонка телефона, не зная, какая его ждет расплата – сразу убьют или постепенно. Директор велел усилить питание, причем и нам, и «трудовым». А «трудовым» дал аж два выходных. Вечером в пансионат завезли пленку и кинопроектор – мы, как сейчас помню, смотрели «Всадника без головы» и «Танцора диско». Вечером всем выдали конфеты, мороженое и лимонад «Буратино».

Казбек Тимурович ходил по залу и нежно гладил нас по головам. Заботливо спрашивал, как мы себя чувствуем.

Но наше «больное» крыло за неделю стрессовой закалки, вынужденной диеты и активной физической нагрузки окрепло, похудело, стало поджарым, нарастило мышцы. Никто даже ни разу не кашлянул. Все дышали ровно, спали спокойно. Казбек Тимурович решил, что судьба дала ему второй шанс на жизнь, но все еще не был в этом уверен. Поэтому остаток смены мы делали что хотели и когда хотели. Дышать во дворе и прыгать в классики нам было уже скучно, поэтому «больное» крыло выходило на плантацию с «трудовым». Ели вместе – главной поварихе тете Зине надоело готовить отдельно, мы все равно таскали тарелки туда-сюда. Так что питание тоже стало у всех одинаково сытным и разнообразным. По вечерам развлекались: танцевали, пели. Устраивали дискотеки, смотрели кино.