Лара Галль - Буквенный угар

Кто внушил ей, что не надо с ним спать? Не знаю…

Прекрасный старомодный стандарт целомудрия до брака царил в ее сознании. Царил негласно, тихо. Но его чтили все знакомые мальчики.

Ей было лет двенадцать, когда мы возвращались из Англии на машине и тянули за собой маленький трейлер, похожий на прицеп для перевозки лошадей.

У нас была страховка на машину.

Но в Польше требовалась страховка и на трейлер. Мы, конечно, этого не знали — пересекли пять европейских стран, где трейлер — это всего лишь твоя личная большая тележка, не предмет интереса для дорожных служб.

На него даже нет отдельного номера. Ты просто прикрепляешь номерной знак твоей машины на трейлер сзади — и едешь себе. Твоя машина и твой груз — все под одним знаком.

Но Польша — это уже не Европа по образу мысли.

Нас остановили сразу после границы.

Мы хорошо улыбались, показывали бумаги.

Не тут-то было.

Страховки на прицеп не было.

Щеголеватый полицейский велел отцепить трейлер — его отбуксируют на штрафстоянку.

Что-то резкое сказал муж.

Вскинул гордый подбородок польский пан.

Бросил напарнику несколько слов — пара слаженных движений, — и мужа в наручниках, руки за спиной ведут в решетчатый фургон с надписью «P0LIZIA».

Громко кричащей птицей бросилась моя девочка на спину полицейскому.

Молотила детскими кулачками своими, рыдала скривленным в гримаску личиком, висела на красной шее отчаянным горе-мешочком…

Паны растерялись.

«Децки» — это святое.

Сняли наручники, отпустили папу.

И сколько раз повторялось потом подобное.

Бросалась в гущу пацанячьей драки, чтобы вызволить очередную жертву.

Домой приводила — промыть, зеленкой помазать, пластырь налепить…

Бросалась в муть бойкотов в классе, когда спонтанно выбиралась жертва для тупой ровесниковской травли.

И разговаривала, и выясняла, и доказывала, что бойкот — не нужен, неуместен…

Действовало.

Ее то яро уважали, то злились на нее, то восхищались, то ненавидели за это.

«Тебе что, больше всех надо?» — самый частый задаваемый ей вопрос…

Ей — надо.

Надо,

чтобы в ее обозримом пространстве было мирно и справедливо,

чтобы страдающие — были утешены,

раненые — перевязаны,

жаждущие — напоены,

алчущие — накормлены,

имеющие уши — слышали других,

имеющие глаза — видели не только себя…

Она никого не учит, как жить и как поступать.

Она просто так живет и поступает сама.

И от маленьких вибраций ландышевого колокольчика ее жизни материя то светится и благоухает, то, наоборот, темнеет и мстит ей за неустанность добра…

Мстит вывихнутой коленкой, рассеченной до белой кости кожей, сорванным ногтем…

Мстит тоньше и больнее — завистью человеческой, наговорами, подозрениями…

Но, бог мой, какое отдохновение видеть этот неустанный труд ее блаженной души,

какое теплое счастье знать, что такие девочки есть, а значит, есть место, откуда они, такие, приходят на землю,

есть шанс там оказаться однажды

и больше обетованное это место не покидать…

Неделю назад состоялась ее помолвка.

Все хорошо, они любят друг друга, светлы и счастливы оба.

И лишь одна дурная мысль не дает мне покоя:

пусть бы моя девочка была немножко хуже,

чтобы права Неба на нее не были столь неоспоримы,

чтобы очередная маленькая месть земной материи не стала последней…

«…Здравствуйте, Игорь!

Все думаю о том, что Вы пишете об отношениях с бывшими женами, с детьми…

Боже… представляю, как Вы обдираетесь о жизнь… Не пробовали с помощью лекарств обеспечивать себе разгрузку нервной системы? Все-таки организм — это еще и химия. Если можно хоть какую-то коррекцию сделать на любом доступном уровне, почему бы нет?

Надо что-нибудь о Вас написать. Но Андре Моруа не советовал писать, находясь под сильным впечатлением. А разве Вы можете впечатлять не сильно?

Говорите — у Вас дурной характер?

Я, когда работала, что называется, „с людьми“, тоже слыла „железной ледью“.

Не помню, когда была пройдена точка невозврата, но сейчас, когда случается контактировать с людьми, — нет меня корректней и тактичней. Слом произошел. И стала я совсем смиренной, и не стоит это мне ничего. Потому что все — по фигу, по большому счету. Но это, наверное, непонятно, да?

У Вас есть хороший еврейский доктор? Пусть займется Вашими нервами. Только не думайте, что я хочу Вас обидеть, я просто беспокоюсь о Вас.

Есть вещи, которые очень легко поправить, зачем же пренебрегать? Есть столько всякого, что поправить нельзя…

Чувствую, посылаете Вы меня сейчас мысленно подальше… Ну да, ну да, лезу с советами, куда не просят. Простите. А все ж — занялись бы собой. Ради Единственной.

А то — она явится, а Вы и забудете, что ждали ее. Ой, только не надо в меня кидаться тяжелым пресс-папье!!!

Вчера вечером принесли бандероль с Вашими книгами. И я читала рассказы с листа. У меня сердцебиение было не совсем нормальное. Я все время чувствовала свое сердце, пока книжки в руках держала. Адреналин…

Девочки мои тоже впечатлены, книжки две — будут читать по очереди.

Рада, что Вы лучше себя чувствуете.

Губермана я люблю давно и нежно, прозу особенно. „Книга странствий“ — песня просто.

Я тоже укрылась в Сети, когда спасалась от любви. (Хотя Вы и думаете, что это была игра моего воображения). Но даже если любовь была мнимая, болела я от нее, как от настоящей. Подруга меня склоняла бросить все и уехать к тому человеку. Твердила, что любовь нельзя предавать. Смешная.

Нельзя предавать тех, кто тебе верит и от тебя зависит. А остальное — уже роскошь.

Что до упомянутой Вами категории „духовности“ — то можно быть духовным человеком, можно быть даже духом, но при этом не относиться к Богу никак. Ни Вы его не знаете, ни Он Вас. Нет отношений — и все тут.

А надо, чтобы они были. Это держит и греет. Через этот канал идет помощь, которая на вид выглядит как помощь от людей. Наверное, Вы все это и без меня знаете. Извините за ликбез.

Прочитала и приложение со стихами. Обычно не читаю. Но Ваши — это Ваши… Если бы я только могла послать Вам ангела-женщину, чтобы Вы не были так пронзительно одиноки!

Боже! Я не знаю, как это объяснить, но такие изоляции, такие периоды одиночества не случайны.

Они — от Выше. И они завершатся. Это конечная ситуация, так не будет всегда.

Ваши уточнения о предательстве — да, все так. Вы гуманист от природы, как и я.

Знаете, уже давно поняла: что бы мы ни делали, мы делаем это ради себя.

Я имею в виду альтруизм. Это все равно для себя, потому что избыть душевный дискомфорт от неделания блага нам тяжело.