Лара Галль - Буквенный угар

Для себя пишу. И еще для десятка друзей. Остальные просто греются об эти тексты. Так мне кажется. И все похвалы литературной стороне текстов я не принимаю всерьез. Я же знаю, что всегда останусь дилетантом.

Понимаю, что у меня есть некий дар затрагивать сердца, но вряд ли этот дар литературного порядка. Это другое что-то. И не мое, скорее всего, как и всякий дар. Я просто носитель, вот и вся „белая магия“, как Вы говорите.

Я прочитала то письмо Вашего друга о поездке в Иерусалим.

Только не ругайте меня — сознаюсь честно: я не люблю христианского туризма. Меня не трогает лицезрение Виа Долороса, хотя я реву от песни „Виа Долороса“. Все эти паломнические святыни существуют для меня параллельно. А иногда даже циничные приколы в голове проскакивают.

Мне кажется — это такой вот религиозный шоу-бизнес. Простите, если задела Ваши чувства. Спишите это на мою эстетическую неразвитость или на что-либо еще. Не сердитесь, хорошо?

Знаете, я так больно ударилась о Ваш комментарий, ну Вы понимаете. Наверное, Вы просто услышали меня в другой тональности, да? Зазнавшуюся стерву заподозрили во мне, да? Так ничего и не поняли обо мне…

И не надо.

Пусть так.

Жаль только чего-то…

Словно мы были как дети, а потом как поссорившиеся дети, а потом выросли, и все…

Лика».

Сейчас, когда я устала «исповедовать» любовь к мужу, я вижу ясно, что не люблю его, как ни стараюсь. Как и не любила никогда. Для кого-то тщетность стараний полюбить — очевидна. Для меня в этом стремлении была надежда. Брак мыслился для меня всегда вещью неотменимой, пожизненной. Поэтому единственным выходом было — полюбить мужа…

Не случилось.

Но уйти я не могу. Если я уйду, несчастных людей станет больше. Если останусь — несчастной буду только я одна.

Не получить желаемое — это не так больно, как когда тебя лишают уже имеющегося насущного.

Может, поэтому заповеди начинаются с «не пожелай»? Потому что быть лишенцем — это страшней, чем не иметь вовсе.

Не хочется говорить о своей жизни, используя тривиальные клише «виртуальный роман», «почтовый роман», хоть это и стало уже довольно привычным явлением в отношениях между мирами мужчин и женщин.

Но мы в силах наполнить привычные формы отношений самым непривычным содержанием — честностью и способностью слышать не только себя, стоит только захотеть…

Все, что происходит с тобой, кажется таким уникальным. Эта переписка — узнавание вне видения, вне слышания, на одном лишь понимании смыслов, загруженных в вагончики слов. И летают наши курьерские поезда писем туда-сюда. Но иногда случаются крушения…

«…Игорь, Вы говорите, что ждали, когда же я напишу о Ваших рассказах, а я взяла и написала о Вашей жизни…

Но я сразу ощутила Вас лучше, полнее, чем Вы были в текстах.

Это другой механизм ощущения, другой слой. У меня такого не было ни с кем. Словно alter ego мелькнуло в Зазеркалье…

Любая статья после этого была бы откатом назад. Огрублением.

Я написала бы ее в два часа. Но для этого мне надо было бы отстраниться до холодности, до безразличия.

Наверное, так и надо сделать. Так и надо. Да.

Вы обнажаете передо мной механизм своих ощущений.

Понимаю я, мои метания Вам — как контрастный душ конечно же. И я бы так же чувствовала… но, поверьте, общаться дружески с влюбленной женщиной невозможно. Вернее, со мной, влюбленной, общаться невозможно.

Это были бы сплошные притязания, Вы бы от них отмахивались, как от надоедливых мух. Надоедливых мук. Я ужасная собственница.

УЖАСНАЯ. Слепая собственница.

Дикая, совершенно нецивилизованная женщина: когда люблю — знать ничего не хочу. И на то, чтобы укротить эту стихию в себе, уходят все мои силы. Для общения не остается ничего. Для жизни тоже.

Вам страшно, что я прочитываю Вас насквозь, причем в самой больной ипостаси на сегодняшний день?

Эти письма мне уже снились однажды. Бывает такое с Вами?».

Моя ночная жизнь проходит отчасти на улице, потом дома в слиянии с ноутбуком, потом с книжкой, и в четвертом часу мне удается уснуть.

Около полуночи иду обычно в «Ленту». Брожу по гипермаркету, ночью народу почти нет, покупаю длинный батон фирменной выпечки, памелу, тан. В огромном магазине очень тепло, яркий свет, красивые предметы. Перед выходом в кофейном автомате покупаю горячий шоколад в коричневом пластиковом стакане и выхожу в залитую фонарным светом ночь.

Мне хорошо идти по пустому городу, запивая холодный воздух горячим шоко, не глядя на редких прохожих.

Может, я не люблю людей? Меня не тянет на улицу днем, когда город дышит ртами тысяч пешеходов.

Может, я больна человеконеприятием?

Или из-за того, что мне отказано в обществе одного человека, все остальные перестали иметь значение?

НЕТ! Я знаю, почему так!

Это оттого, что каждый человек представляется мне громоздким. В его голове космос и хаос берут верх попеременно. И взаимодействовать с любым из людей мне представляется огромным напряжением, а у меня совершенно нет сил, я понимаю: начни я вникать в чужой космос, моя душа начнет перетекать в него, и может наступить непредсказуемая реакция — отторжение, взрыв, свертывание, окисление…

И неминуемая боль при отдаче…

Я не умею общаться на уровне слов. Может, надо научиться?

Нельзя беспрепятственно прозревать прямо в сердце человеку и видеть не слова его, а шрамы, нарывы, кровоподтеки. Нельзя стремиться рельефом своего сердца повторить неровности чужого. А почему нельзя? Если это естественнейший из порывов всей моей сознательной жизни? Даже не помню, пробовала ли я жить по-другому…

…Сегодня подружка сказала о своей маме: «Она такая выдумщица — покупает обычное молоко, наливает его в старую крынку, чудом уцелевшую, и опускает в крынку силиконовую лягушку (где-то в загранке купила игрушку)». Я подумала: как силен импульс к креативности! Ведь эта женщина делает инсталляцию, стилизацию под деревенскую жизнь. Тоска по природе? Чистоте? Прошлому, когда все было иначе? Воспоминания о более древней женщине рода?

Подумала еще: с такой женщиной нескучно прожить всю жизнь…

Утром проснулась с мыслью об этой силиконовой лягушке в деревенской крынке с пакетным молоком, и осенило: это макет моей жизни — ничего настоящего, ничего, что можно назвать подлинно аутентичным, моим, из меня происходящим — ни семьи, ни работы, вот разве что буквы…

Буквы…

Честно говоря, письмо умной подруги было письмом к самой себе. Моментальное чудо e-mail…

…Когда я написала Игорю, что спутала влюбленность с процессом душевных вливаний, он оскорбился. Молчал почти сутки. Потом сказал, что чувствовал ко мне огромную нежность, что была некая мелодия, которую мы играли. А я взяла вдруг контрабас, заиграла не в тему, и мелодия погибла…