Лара Галль - Буквенный угар

Понимаете, я боюсь навязываться. Боюсь, что Вы уже едва терпели меня. Потому что когда от боли Ваш голос был сух — я в этом видела лишь холодность и утомление. Я умею понимать правильно лишь тогда, когда ощущаю полное приятие. Стоит мелькнуть отстраненности, я впадаю в панику и начинаю подвергать сомнению все. И Вы, похоже, такой же.

Понимаю теперь, что именно для меня прозвучало как неприятие меня. Я нужна была ровной и спокойной, а с этими нежными придыханиями, и капризами, и паникой сомнений — нет. Вот так я это услышала, когда уже захлебывалась от своих мучительных чувств к Вам. Им нет названия. Но Вам они досадны, я понимаю, потому что застят понимание. И ровное общение.

И я просто казнила себя за то, что дошла до такого унижения (я же так думала тогда).

Боже, я так рада! Так рада, безумно просто!

С ума сойти. Боже мой, у меня просто слов нет… ну что мне сделать… что же мне делать…

Поймите, у меня самооценка минусовая. Стоит кому-то выказать даже легкую невнимательность и небрежение, я сразу чувствую себя отверженной и бреду прочь. И замыкаюсь наглухо, и начинаю себя ненавидеть.

Это такая первичная реакция на неприятие, сформировавшаяся за первые двадцать лет жизни.

И вторые двадцать лет ничего не поправили. Только люди близкие очень сильно меня чувствуют и не дают забрести далеко, ловят, тормошат, разубеждают — и все становится на место.

А Вы даже не окликнули меня и не спросили — в чем дело. И я поняла — что Вам все так надоело, что Вы только рады такому исходу. И начала выкарабкиваться в одиночку. Писала тексты сумасшедшие. Вы их читали — и молчали. И я только больше вязла в своих ошибочных выводах: Вы разочаровались во мне полностью, и я не стою того, чтобы пытаться меня разубедить».

«…Вы мой портрет, только в женском обличье…» — сказал он в ответ.

И он так же мнителен и кидается прочь, едва почудится, что он не к месту…

И если бы я только знала, насколько и как нужна ему…

Но вот, не переносит он громких звуков, криков, бурных жестов. Нервы ни к черту.

Вот как-то так примерно. Но три строчки я выучила наизусть:

«Я от Вас никуда не уходил. И никуда Вас не посылал и не отталкивал.

Это все Вы сами. Подойдите к зеркалу и покажите себе язык…

Я все время с Вами. И сейчас с Вами».

Я улыбалась, но к зеркалу не пошла.

Вот какой новый ракурс раскрывается у максимы «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Оказывается, это весьма трудно, если судить по нашей с ним близнецовости…

Откуда же мне знать — насколько ему плохо? Разве только по тому, как мне без него было плохо.

А меня настолько ничего не радовало, что даже лицо меня выдавало. Муж пару раз засек мое «личико-само-по-себе» и в тревоге был, боялся затяжной депрессии. За двадцать лет навскидку определяет. У меня ведь тоже нервы ни к черту.

«…Игорь, хороший. Я буду стараться. Но не обещаю, понимаете? У меня нет другой себя. Я меняюсь под Вашим влиянием, но не быстро. Да и характер наших отношений — неописуемый совершенно — не способствует ровности и спокойствию, понимаете?

Отвергнув мою форму подачи вопроса тогда, Вы отвергли меня в моем понимании. Безусловно, форма эта никуда не годная, но другой пока нет.

Вот, буду переделывать ее ради Вас, только не спугните меня, ладно?

Вы даже не окликнули меня. И это было ужасно. Ледяной космос.

Как у Вас дела? Радует ли что? Мучит? Хотите рассказать о чем-нибудь?

Вот я сокрушалась, что не догадалась записочку положить в свою посылку Вам. Хотела пояснить, что на открытках репродукции шведской художницы — той самой. Она подарила мне. А я Вам. Это такая неценная драгоценность, которую лишь Вы могли бы оценить. Я даже не стала себе сканировать их.

Подумала: „Пусть принадлежит только Вам, ведь это о Вас был рассказ, как бы Вы ни возражали“.

И мой любимый шоколад, понравился он Вам?

Знаете, мы смогли сделать невероятную вещь: преодолеть себя — и снова притянуться друг к другу.

Лика».

Он объяснил, что невозможность иного общения видит не во мне и не в чем-то другом, а только в себе самом. Он стар, болеет — и покушаться на что-то большее в отношениях было бы нечестно.

Просто это жизнь. Вот взять хоть зубы — вчера дантист ему сказал, что зубы расшатаны от… старости.

«…Здравствуйте, Игорь.

Как мило вы меняете мое имя — катаете во рту меж слабых зубок? Смеюсь.

Меня ужасно трогают неровные шаткие зубки, Гор, дорогой. Это парадонтоз? Не думайте об этом так грустно. Это не старость, не верьте. Это бывает у совсем молодых людей. Посмотрите в Сети, есть курсы уколов для улучшения, еще есть так называемые „повязки“, что-то заливается цементирующее или смолистое в луночку каждого зуба. Если дантист настолько идиот, чтобы все списать на „старость“, не соответствуйте ему, чтобы в это верить.

Старость — вещь естественная и красивая, а в Вашем случае — одухотворенная, красивая старость. Просто надо по возможности улучшать себе качество жизни и жить спокойно.

Даже если с зубами придется проститься, есть комфортные протезы. Будете блистать улыбкой, какой и в молодости не было.

Веселый-невеселый случай вспомнила зубной: у моей знакомой был период, когда ей рвали зубы один за другим, а они все болели и болели. Ее знакомый грузин сказал: „Тань, вырви ты их все — тебе тогда цены не будет!“

Ко мне сегодня приходила в гости одна поэтесса. Она политолог, три языка, аспирантура.

Интересная очень, похожа со мной по ощущениям. Классно было разговаривать.

Но я сидела как на иголках, непонятное волнение, словно там, с Вами, что-то было не так… Все хотелось убежать, открыть комп, проверить почту или послать Вам вопрос: „Все ли в порядке?“

Потом Сережа пришел, тоже разговорился… Так некстати… Мне так неловко за него, когда он говорит… с ним хорошо молчать. Просто жить. Нет, не жить, а играть в жизнь.

А за шрамы простите меня, радость моя. Разве Вы не знаете, что таким, как Вы (я), всюду больно будет.

Пожалуйста, не сердитесь только, можете объяснить, что такое — „Невозможность в себе самом“? Нежелание? Обстоятельства?

На все время нашего молчания я просто обратилась в тень, чтобы побыть рядом с Вами незаметно. Это так ужасно было, Гор. Это было горе. Я читала Ваши слова на форумах, чьи-то вещи Вам нравились, Вы их хвалили.

Чьи-то. Не мои.

С кем-то говорили. Не со мной.

И я с кем-то говорила, бодрилась, храбрилась, все чужое, чужое, чужое. Подхватывала чей-то веселый тон, отвечала в унисон, попадала в такт.

Не тем, не тому.

Пчелкин этот сумасшедший вдруг откуда ни возьмись…