Лара Галль - Буквенный угар

Потому что… не знаю, не могу сформулировать — почему. Я читаю Ваши книги, чтобы написать статью, и думаю: „Ну как я могла так Вас обидеть, как могла“. Но вот смогла…

Прошу Вас, даже если Вы не скажете ничего в ответ, простите меня напоследок.

Лика».

«…Пусть все будет как будет» — так, кажется, ответил он. Значит, так надо. Кому, зачем — не мне судить. Надо, и все.

Параллели все-таки не пересекаются. Это иллюзия… Все на свете — иллюзия…

Ах нет, эта иллюзия держала меня за горло, творила во мне кровь ртутного цвета, гнала пальцы по клавишам:

«…Игорь.

Хороший, безумно дорогой человек.

Мое состояние совершенно дикое, если Вы хотите это знать.

В компе нет Ваших фото, но есть в книге.

Я вчера гладила Ваше лицо и плакала. Вы не чувствовали, Вы уже спали давно.

Я пыталась отстраниться оттого, что чувствую к Вам, чтобы написать статью, но это пустая затея.

Начала писать с вдумчивым профессионализмом, и тотчас меня унесло в Ваш мир, в Ваше сердце, мысли, образы.

Разве Вы не видите, как написана эта статья? Разве там есть отстранение?

Я себе твержу, что после того, как Вы холодно и твердо ушли в последнем письме, не пожелав вникать в мои яростные жалобы, мне не вернуть ничего. „Не стоит унижаться, — говорю я себе. — Но унижение — такая мелочь“.

Знаете, я, как только вернулась домой, схватила ноутбук и не выпускаю из рук. На все обращения ко мне мычу „угу“ и пытаюсь на клавиатуре выстукать Вас, как заключенный выстукивает в стену соседней камеры, ищет живую душу. Чувствую себя маньяком, загнанным в одну мысль.

Вдруг полился большой дождь. Знаете, когда Вы цитируете Окуджаву, у меня по сердцу проходит судорога…

Скажите же, что я прощена и все забыто, или пошлите меня грубо и далеко, пусть я сразу свернусь в ожоге, как кожа, выживу — хорошо, нет — еще лучше».

Я помню, что он написал в ответ:

«…Я не призываю теряться. Но что, кроме виртуала, возможно? Да ничего. А виртуал не обязательно должен выражаться словесно. Солнышко светит — это я Вам улыбаюсь. Дождик — тоже мой привет. Может быть, надо просто сделать паузу? Горячка, обиды, запал, интенсив — спадут, и все вернется?

Лика, спроси у себя, готова ли ты быть со мной ровной и спокойной, не мотать мне нервы и щадить, а не превращать общение в каменоломню».

Почему, почему этот ответ показался тогда таким оскорбительным? Потому что в нем сквозило неравенство чувств. Идеальное шекспировское воздаяние: «Любовью за любовь» — отсутствовало, а мое смятение уняло бы только это…

«…Игорь. Я просто надоела со своими метаниями и истериками, понимаю.

Солнышко, облако, дождик… Время — Ночь.

Еще одна НОЧЬ в моей жизни.

Господи, зачем я живу…

Я Вас отыскала вслепую, средь тысяч душ и нагромождений времен для чего??????????????????

Я не могу тебя терять, не могу, это последнее, что я вынесу.

Спасибо.

Я все услышала…»

Я все услышала. Своими ушами. Забавная инверсия смысла: «своими ушами слышала» — ведь это вполне может значить, что услышала на свой лад. Так и было. Я слышала в его словах лишь отвержение.

Вот только подлинно ли так?

Не закрывала ли я голову руками, уворачиваясь от взгляда неизбежной любви?

Без него было плохо. Писать ему я не могла. Не хотела навязывать себя. Просто не было слов. Мне нужен был знак от него. Зов.

Сегодня прошел почти год после развода Митьки Салтанова. И я получила от него письмо:

«…Лика, я влюблен!!! Не могу поверить. Знаешь, я словно лечу на дельтаплане, оттолкнувшись от самой высокой горы, лечу, и падаю, и разбиваюсь насмерть…

Но ветер носится надо мной, колдует, сращивает мои кости и вновь поднимает меня ввысь. Я хочу стать ветром. Тогда мне не нужно будет подниматься и падать… а пока сжимаю зубы от боли и замираю от счастья.

Целый год никого у меня не было, ни флирта, ни подружки. Не хотел… ничего и никого… И вот…»

Ну вот и хорошо, жизнь продолжается.

А я раскрываю еще один архив с письмами, и сердце распухает до самого горла, и пальцы дрожат.

После примерно двух недель мучения и молчания я решилась написать Игорю сама.

«…Здравствуйте, Игорь!

Знаете, я ведь специально удалила Ваши письма и адрес, чтобы не было возможности написать. Но найти адрес в Инете — проблем нет. Первый же Гугл, третья ссылка была с адресом.

Тогда, в августе, я скопировала только последние Ваши записочки в Word, чтобы читать и напоминать себе, что такое унижение.

И не нарываться больше.

Не знаю, что Вы вкладывали в те свои строчки.

Хотите знать, как я их прочитала? Вот так: „Займи свое место на коврике у двери, не грузи меня реалом. Будем играть по моим правилам — или пошла вон“.

Я выбрала „или“.

И хотя очень тосковала, я не могла Вам писать. Не потому, что не хотела общаться, а потому, что… словом, я думала, что Вы вздохнули с облегчением, когда я исчезла из Вашей почты со своими дурацкими письмами.

Я Вас до сих пор чувствую.

Эта записочка не обязывает Вас отвечать.

Лика».

«…Много читал о миражах в пустыне. Теперь, получив вот эту Вашу записку, понимаю в полной мере, что это такое» — так ответил он. Через сутки и еще один час.

И принялся ругать меня и стыдить за то, что для меня, оказывается, вся наша переписка взахлеб ничего не стоила. Будто не было никакого понимания с полуслова, чтения между строк, умения читать молчание и слышать то, что говорится, совсем не так, как слышат другие, а на нюансах, полутонах…

Вот, думал, нашел во мне чрезвычайно тонкого и близкого человека. По некоторым проявлениям, почти родного.

И еще — о боже! — оказывается, он отправил мне посылочку и ждал, что я вскрою и все пойму. Пойму все, что он хотел сказать, но не мог, не выговаривалось.

Жизнь вливалась в меня такими дозами, что я не поспевала ее впитывать. Словно в сказочном присловье: мед пила, по щекам текло, в рот не попало.

«…Я сейчас отвечу на Ваше письмо, только прежде хочу сказать, я без ума счастлива, что Вы отозвались, потому что весь день только и делаю с утра, что почту проверяю и уже себя ненавижу и убеждаю, что Вы просто проигнорируете мою записочку, и я просто счастлива, просто без сил счастлива.

Сейчас объясню Вам все о себе.

Просто я дура».

Через час отправила это:

«…Игорь, дорогой.

Я попытаюсь объяснить. Хоть бы у меня получилось.

Пожалуйста, услышьте меня. Мы слишком похожи, и оттого нас стремительно разносит в стороны, что наши ложные выводы друг о друге столь же похожи, оттого диаметральны…