Лара Галль - Буквенный угар

Ты будешь жить, как жил, милый. Когда для тебя чего-то слишком много, считай, что этого для тебя нет.

Живи спокойно.

А ведь когда-то я «придумала» его. Не совсем его, впрочем.

За год до знакомства с Игорем я пыталась избавиться от сильной многолетней душевной привязанности. Сейчас она представляется мне почти что не бывшей никогда.

Значит ли это, что все любови постигает одна участь? Не знаю, никогда не давала сбыться ни одной из своих…

Словом, я написала тому человеку, которым грезила, что больше его не люблю. А чтобы он в это поверил, написала, что встретила и, наконец, полюбила другого человека. И он поверил.

А потом сложился рассказ.

…Отболело опаленное сердце, стучавшее у самого горла последние три года. Три года колом осиновым торчала из сердца эта боль потаенной любви.

Старая история — оба не принадлежат себе, оттого не принадлежат друг другу. Оба хранят верность, чтобы не нарушить сложившееся равновесие, хрупкое, скучное, безопасное. Жестокая эта порядочность изнуряла ее и сводила на нет женское ожидание маленьких праздников взгляда, слова, касания… Его любовь к ней до ужаса походила на нелюбовь. Он не мог присвоить ее, а раз так — значит, она была чужая. Чужая блистательная женщина. Он вменял ей в вину свою боль необладания ею. Не хотел просто видеться, просто разговаривать, просто гулять. «Пусть мы не можем принадлежать друг другу безраздельно, — думала она, — но могли бы встречаться, разговаривать, пить горячий шоколад, гулять по мокрому асфальту вечером в тумане, рассказывать друг другу о маленьких смешных событиях и обидах, давать читать книжки, писать письма». Наивно желала приносить мирные жертвы невинных радостей на хищный алтарь любви.

Ну а Он страдал — злился, что полюбил чужую жену, что другая женщина вошла в него вдруг, отменив собой выстроенный мир. Значит, нужно изжить эту любовь во что бы то ни стало. Запретить себе видеть ее, думать о ней, говорить с ней. Жить так, словно не отравлен ею смертельно.

Из слез и надежд ткались ее дни, пока не высохли однажды глаза и не порвалась паутинка ожидания. «Пора, — подумалось ей, — пора прозвучать завершающему аккорду». И села выстукивать новый рассказ на мягкой клавиатуре ноутбука (так она себя лечила — писала эпикризы).

Героиня рассказа — буквенная калька ее самой — решила вырваться из лабиринта несчастной любви гордо и красиво — а как же иначе…

«Как бы это так сделать?» — думала она, рассеянно гоняя курсор по вордовской странице. Поплелась к холодильнику в поисках вдохновения.

Темная ночная кухня, а в холодильнике — светло.

Хихикнула — вспомнила анекдот про блондинок. Одна — другой: «Хочешь, покажу, куда девается свет, когда его выключают? — Выключает свет, открывает холодильник с таинственным видом. — Вот где он спрятался!»

Та-а-ак… колбаску на сыр, огурчик, майонез, хлеба немножко. Где-то еще шоколад был, а вот, любимый горький «Lindt». Теперь кофе без кофеина, ночь все-таки, может, заснуть удастся. Сахар — нет, немного расплавленного меда и крупинку соли в кофе, хорошо.

И что бы такое написать? А напишет-ка она ему письмо — прощально-извинительное, потому как якобы встретила другого человека, ну и случилось им счастье.

Стоп. А НАПИШУ-КА Я ЕМУ ПИСЬМО…

Я напишу ему письмо. Попрошу прощения, скажу, что больше не люблю его, потому что нашла того, «кого любит душа моя».

И написала. Не в рассказе, на самом деле:

«Я должна сказать тебе одну вещь, но говорить мне трудно, поэтому пишу.

Я больше не влюблена в тебя. Никогда бы не перестала любить тебя, не случись со мной такое событие: мои рассказы висели в литературном портале Интернета на международном сайте. Один человек, прочитавший их, попросил меня о встрече. Всего недели две назад, даже меньше. Мы встретились и познакомились. Он не русский. И не американец. Финн. Говорит хорошо и по-русски, и по-английски. Старше меня намного, почти на двадцать лет. Жена умерла лет шесть назад, дети взрослые.

Мне не понадобилось и двух часов, чтобы понять, что его я ждала всю свою жизнь.

А он искал меня и уже отчаялся найти, но вот нашел.

Я не наделаю бед из-за этих отношений, ты же меня знаешь, правда? Не брошу своих, не пущусь во все тяжкие.

Три года любовь к тебе дарила мне высокое напряжение жизни и прекрасное страдание. Мое восхищение и уважение принадлежат тебе по-прежнему, и этого не изменить никому.

И конечно же ты не станешь рассказывать об этом никому, правда? Об этом знаем только ты, я и, конечно, Хелью».

Откуда она взяла это Хелью, финское ли это имя, мужское ли, женское?

«Не важно, — решила, — так выглядит достовернее».

Перечитала письмо и увидела вдруг, что этот Хелью просвечивает реальными чертами. Он высок, неуклюж, полноват, читает лекции по современной русской словесности в университете один семестр в году. В прошлом — коммерческий директор лесопромышленного концерна.

«Бред какой-то, — потрясла головой, — русская словесность и лесоторговец — нонсенс!»

Фантом Хелью был осмеян и отринут. Письмо отпечатано на принтере и отдано смутившемуся адресату.

Он прочитал и поверил. Не стал спрашивать, только помрачнел и замкнулся.

Через месяц он уехал с семьей в Город городов, его позвали заведовать чем-то большим и важным.

Ей как-то сразу полегчало. Рассказ она достукала в одну из ночей, придав влюбленному Хелью некоторое сходство с Гарри Галлером из «Степного волка» Гессе.

Надела ему очочки круглые, оправа из тонкого черного сплава, стекла цейсовские.

Обрядила в пуловеры исландской шерсти и дизайнерские мягкие джинсы.

Но иногда он надевал костюм, рубашку и галстук, хрусткий буклированный шелковый французский галстук, безумно ему шедший, но сбивавшийся чуть наискось.

Хелью курил «Галуаз» уже много лет и не пытался бросить.

Предпочитал «Эллипс Хеннесси». А еще — жуткий, пахнущий анисом абсент — очень маленькими глотками.

Этот седой некрасавец интеллектуал находил крохотные ресторанчики, где они хохотали над вольной трактовкой меню, звали шефа и просили его приготовить самое вкусное и быстрое блюдо.

Да, Хелью ничего не мог ей дарить, чтобы не вызывать ненужных вопросов дома.

И денег она у него не брала.

Они просто встречались раза два в месяц и праздновали свое безудержное родство, как могли, насколько позволяли его шестьдесят с небольшим лет. Такая вот невесомая связь — «оргия сливающихся душ»…

А потом он умер. Ее разыскали адвокаты, передали письма, сказали, что родственники намерены оспаривать ее права (он что-то там завещал ей). Она подписала какие-то отказы от всего и вся — пусть родственники обретут свое без ущерба.