Лара Галль - Буквенный угар

ни поверить в Нее,

ни отправиться в путь, чтоб рассеять неверье,

ни разрушить ее плен…

так сбываются сомнения Песни песней:

«…я скинула хитон мой, как же мне опять надевать его, я вымыла ноги мои, как же мне опять марать их…»

это страхи, хранящие от беспощадной любви,

это стражи отбытых годов,

химеры отбитых самок…

а еще -

ничто не лишает нас мечты так скальпельно точно, как сбывшаяся мечта…

А потом мы встретились.

Он уезжал в Прагу на десять дней. Возвращался через Москву. Между прибытием самолета из Праги в Домодедово и отправлением его поезда с Ярославского вокзала было пять часов. Я решила приехать на эти пять часов в Москву, чтобы провести их с ним.

Почему мы не могли провести вместе больше времени? Например, ночь? Потому что, потому что… Я не знаю, как объяснить это, особенно в наше время размытых табу. Не знаю. То есть не знаю, как это исчерпывающе объяснить…

Я не могла принадлежать двум людям одновременно, а проведенная вместе ночь привела бы именно к этому.

Он не мог брать чужое, а себе я не принадлежала.

И если вам не понятно, то я ничего не могу с этим поделать…

Но эти десять дней я писала ему письма на домашний e-mail. Прочесть их он мог только по возвращении домой. После нашей встречи. Которая могла не состояться.

«…Здравствуй, моя украденная душа, моя приснившаяся музыка, мой пленный принц…

Какое-то искривление реальности: ты уехал, я тебе пишу, ты прочтешь, когда приедешь, но между этими двумя точками может произойти наша встреча. А может и не произойти. И сейчас, читая это письмо, ты уже знаешь, случилась она или нет. А я пишу и еще этого не знаю…

Который день вспоминаю о том, что ты зовешь меня нынче королевой… А помнишь, ты кричал по телефону: „Мне не нужна королева! Мне нужна любящая женщина!“ Я понимала тогда, что это ты не мне кричишь. Это прошлое твое строило тебе страшные рожицы, и ты с ним ругался, не со мной…

Отправляю письмо, глаза слипаются, хотя еще только 23.00, нужно ловить момент и засыпать, а то потом сон пропадет…

До завтра…»

«…Здравствуй — у меня в прошлом, десять дней назад, на часах 19.57. Примерно час, как ты летишь в самолете в Прагу. Уже знаю, что ты поменял обратный билет на 0.35, чтобы не рисковать с возможной задержкой рейса из Праги. Молю Бога, чтобы самолет прилетел пораньше, чтобы у меня было больше времени.

Вчера я пошла пешком на почтамт, он нынче на Конногвардейском бульваре, том, что выходит прямо на Дворцовую площадь. Пошла пешком. По Загородному, Владимирскому, вышла на Невский, потом по Большой Морской, свернула и там уже, мимо Исакия, „Англетера“, дошла до почтамта. Я быстро справилась, очередь была невелика, да и ту я просидела с новой книжкой в кресле (оно оказалось креслом охранника). Он стоял рядом со мной, но ничего не сказал, до меня только потом дошло. Уже смеркалось, когда я шла назад. Решила не выходить на Невский, а идти параллельно. Так и шла. Но улочки не держали ровную линию. Одна улочка завершилась тупиком. П-образным домом. Переулок назывался Прачечный. Уже там мне стало как-то мистично… Я выбралась на оживленный проспект — ул. Декабристов. Шла-шла, увидела надпись в окне: „Пироги“, зашла в кафешку — и правда пироги. На больших противнях, только из печи. С осетриной, грибами, зеленым луком и яйцом, картофельные, капустные, с ягодами. Невероятно! Все кофейни помешались на фальшивых чизкейках и тирамису, а тут — раздолье старорусской кухни. И все эти сокровища совсем не дороги! Я посидела с чашкой капучино и полпорцией тающего пирога и пошла себе дальше. Город казался совсем незнакомым. Наконец я решилась двинуться к Невскому, потому что чувство топографической новизны стало совсем непереносимым. Свернула на какую-то улицу, пошире. Перешла дорогу и задумалась: не поймать ли машину? Раздумывала и смотрела на здание перед собой. Что-то среднее меж мечетью и церковью… на куполе — ничего. Думала — заведение вроде Союза художников или архитекторов. К зданию примыкало строение с витринным окном — на окне русскими буквами, стилизованными под иврит, написано: „КОШЕР“. И я поняла, что стою перед синагогой. Ноги привели. Разглядела буковки на углу улицы — проспект Лермонтова.

Через пару кварталов поймала машину, приехала домой…

Когда-то в молодости было принципиально важным для меня выйти замуж за единоверца. Не вышло. Сережа был атеистом. Через пять лет брака стал стопроцентным христианином. Заразился от меня. Я смотрела на синагогу и думала: „Будь ты хоть буддистом, это не имеет значения…“ Девочка выросла, а ведь когда-то легко взошла бы на костер за веру…

Хочу увидеть тебя. Даже если мы уже увиделись в Москве (о чем ты, читая это письмо, знаешь, а я сейчас нет), все равно хочу видеть тебя. Пальчиком по щеке провести. Ладонь твою поцеловать.

Даже если мы там, в Москве, не сошлись душами и ликами, разнервничались и разругались, сейчас все равно хочу тебя видеть и слышать.

Вчера в СМС ты так красиво негодовал. Надеюсь, тебе там в Праге в твой первый день было хорошо.

У нас было морозно все дни, но ночью выпал и сразу же растаял снег, а я люблю тебя. Опять тепло. Я могу думать только бессвязно и только о поездке в Москву.

…Какая у тебя все же дивная фамилия… упоительная! Семантически — тоже.

Спросить хотела: ты же читал у Улицкой „Казус Кукоцкого“? Помнишь, как у него не получалось с женщинами в начале книги? То есть получалось, но его дар покидал его при этом? И только когда Елену увидал, его дар остался при нем, и он тогда понял: моя женщина. У тебя что-то похожее на это происходит, вероятно… То есть не то чтобы ты понял обо мне — „Моя женщина!“ (этого я не знаю), но у тебя есть внутри некий индикатор, который теперь будет вопить против случайных женщин.

Это я просто с тобой разговариваю. Телефон молчит, эсэмэски не идут, а я так приросла к тебе, что…

Плохо мне было после разговора с тобой. И первого, и второго.

Что я поняла из разговора: тебе плохо и снова невмоготу терпеть неясность.

Все, что могло бы быть хорошего между нами в нашем зависшем состоянии, не имеет для тебя смысла, раз неясен исход. Ты не хочешь немного от меня, ты хочешь все целиком. И торг здесь неуместен. Тебе легче отказаться от меня совсем, чем поддерживать со мной хоть какие-то любовные (пусть платонические) отношения. То, что ты говорил о „дружбе“, — в расчет брать нельзя. Ты не станешь так поддерживать связь теперь, после всего, чем мы друг к другу приросли.

Далее: у тебя возраст, неустройство, тебе надо спешить.

У тебя нет опоры под ногами, чтобы просто увести меня в свою жизнь. Забрать меня некуда.