Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

Получилось, что старый смысл жизни Велосипед пропал, а новый было уж поздно искать. Она как чувствовала, что не засидится на этом свете, не задержится, и до этого крушения подсознательно, как знала, изо всех сил спешила насытиться юными красавцами, впрок. Впрочем, если б она осталась в Европе и помучилась там тогда пару-тройку лишних лет, то, не сходя с места, получила б открытую границу — и через нее африканских качков quantum satis, с доставкой на дом причем, спасибо Меркель. А с мотоциклом… Не хочу рекламировать немецкую медицину, но африканская против нее — хуже русской рулетки.

Вообще поймать этот момент — когда надо срываться и ехать куда-то, а когда тихо сидеть на жопе — это самое важное в жизни умение. Бросить всё и рвануть в чужие края? Или сидеть на берегу реки, ожидая, когда мимо проплывет труп твоего врага? Ну или твой собственный. Или оба сразу, дуплетом таким.

Но, как бы то ни было, она прожила свою жизнь так, как хотела. Могла б это всё еще продлить, протянуть, но длина жизни — не самое в ней главное. И destination — тоже вещь второстепенная. Самое важное — курс, направление. Ну и фарш, которым ты наполняешь оболочку жизни. Так что по-хорошему — всё у нее сбылось!

Да… Нельзя сказать, что я уж прям так охотился на немцев или что они гонялись за мной по всему миру, чтоб при удобной возможности кинуться ко мне и озадачить, смутить, поднять или испортить мне настроение. Нет. Просто мое ремесло само бросало меня на немцев — как некая сила выкидывает на берег китов. А зачем, по каким причинам я выбрал себе такой хлеб — это уже другой вопрос.

Та их знаменитая Стена — штука важная. Она была вроде ж на века! Но в один прекрасный день глядь — и ГДР куда-то пропала. Вот была, только что — и вдруг нету ее. Стены, границы — как-то всё расшаталось, сдвинулось, поплыло. Выяснилось, что всё относительно, старый еврей таки да, не обманул нас.

Столько русских ломанулись на Запад!

Была такая история с одним моим деятелем искусств.

Еще при совецкой власти, в декабре в 1989-го, одна девушка привезла из самого Парижа свежий номер «Пари матч» и показала знакомому — близко — художнику фотку, а на ней взасос целуются два старика. И говорит:

— Вот что тебе надо рисовать!

Врубель — а это был он — задумался… Девка все-таки только что из Парижа приехала! А не из Жмеринки какой-нибудь.

Девушка была известна в московско-питерских кругах. Она тусовалась с культурными людьми, с художниками там, то-се, и с кем-то из них вступала в отношения, ну а как иначе. В свободное время писала рецензии — и какие-то из них, бывало, даже публиковала.

Врубель думал, думал… Вообще он давно уже изготавливал произведения искусства. Так он называл свои картинки, срисованные с газетных фотографий. Этот творческий метод он открыл в 1983 году. И начал эти свои поделки выставлять. Первая такая выставка прошла в августе 1986-го в Раменках, в маленькой квартирке Саши Морозова, купленной частично на мои деньги. Автор тогда продал несколько полотен, за дорого: аж по пять рублей за штуку!

Морозов был этими сделками недоволен, он орал:

— Зачем ты это делаешь? Ты всё портишь! Художник не должен ничего продавать! Прекрати! Рисуй и не отвлекайся ни на что!

Врубель тогда удивлялся: «Чо он кричит-то? Вроде ж давал мне понять, что художником меня не считает…»

Вскоре после этого Морозов увел у художника (первую) жену. Которая, как после выяснилось, ни для кого из них не оказалась последней. Жизнь продолжалась.

— Да, точно надо это рисовать! Поцелуй старцев! — сказал Врубель Пригову, пришедшему в гости.

— А где? — спросил тот.

— Ну как где? Дома! Мастерской-то у меня нету.

— Дурак! Это на Берлинской стене рисовать надо!

Шутка удалась. Врубель долго смеялся, сверкая единственным верхним зубом.

Рисовать — то есть срисовывать — этот поцелуй он начал все-таки у себя дома, в Москве. В январе 1990-го. В натуральную величину — запасся бумажными листами с тем расчетом, чтоб их после склеить и вышло б три метра на пять. Метод известный — по клеточкам.

Рисовал, рисовал — но не дорисовал.

Потому что к нему пришел большой галерист из Берлина и говорит:

— Ну что, собирайся! Поедешь со мной. Я сделаю тебя знаменитым и богатым!

Теперь все старые знакомые Врубеля восклицают: это я, я привел немца! И тем самым сделал Врубеля знаменитым! Он благодаря мне состоялся!

Богатый гость нельзя сказать что свалился как снег на голову. О его приходе Врубеля предупредили заранее. Он волновался: ну а что, Берлин — это настоящая Европа. Большие галереи! Слава, деньги, поклонницы, короче — щастье.

От волнения художник, конечно, напился. Так бы поступил на его месте каждый.

И вот в тот прекрасный февральский день 1990-го Врубель, пьяный, слышит голоса — русские причем. Почему русские? Немца же обещали! А какой же это немец, если он по-русски?

Это и был Саша Бродовский. Москвич, еще при Советах уехавший в Германию. И там прославился тем, что сделал первую в (Восточном) Берлине выставку русского авангарда! Ранее в ГДР не было ничего такого, не разрешали. Там при старом режиме авангард был под запретом.

В те годы в Берлине было абсолютно всё то же самое, что и в Москве, только хуже. В перестройку художники из ГДР заходили на московские выставки и говорили: «За это нас бы посадили сразу, не глядя… Нам разрешают экспрессионизм, но только чтоб не про Ленина, не про Горби и не про Хонекера».

И вот Врубель всё бросил — и по зову Бродовского помчался в Берлин. Как сделал бы на его месте каждый.

Галерист встретил своего нового художника на вокзале и первым делом отвез к той самой знаменитой стене, которая должна была прославить обоих…

Довольно быстро некая важная тетенька закрепила за ними место на стене — между метро Warschauerstr и Ostbahnhof. За это художник на 50 лет передал ей авторские права на всё тут нарисованное.

Но главное и самое знаменательное было то, что тетка даром выдала бедному русскому художнику фасадные краски и кисти, всё это — made in West Germany! И стремянку, тоже фирменную, западногерманскую!

Галерист же, как ему и положено, заботился о своем художнике: привозил на объект судки — суп и второе.

— Я никогда в жизни в таких роскошных условиях не рисовал. Точно! — умилялся автор знаменитого поцелуя.

Это была просто сказка: в январе 1990-го Врубель и Пригов смеялись — ахаха, на стене нарисовать поцелуй! — а в июне того же самого года изображение уже красовалось на Берлинской стене.

И вот, наконец, торжественное открытие раскрашенной стены. Фурор! Пресса слетелась со всей Германии! Слава, щастье, шум!

Это хорошо. А с деньгами что? Посыпались они на счастливчика?

Не сказать…