Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

Что мне было делать? Я ходил по вокзалу и по площади, смотрел по сторонам, мечтая о том, чтоб мне выпал какой-то шанс. Я как будто оказался внутри какого-то фантастического рассказа не Грэхема, но Александра Грина. И в какой-то счастливый миг я увидел проблеск надежды — в виде старинного битого «жигуля», может, из самых первых, собранных еще из итальянских деталей. Возле этого предмета антиквариата стояли два весьма подозрительных типа, потрепанные жизнью и — с виду — сильно пьющие.

— И что вы тут торчите? Седока ищете?

— А тебе куда ехать?

— У Макеевку.

— Ого!

Старший назвал цену. Я пожал плечами. А потом, не понимая, дорого это или нет, кивнул, соглашаясь. Мужики — оба — довольно улыбнулись.

— Токо у нас бензина в баке литра два, наверно.

— До Макеевки, пожалуй, не хватит. Так заедем на заправку! Зальемся!

— Так они закрыты все, бензина ж нету.

— И что делать?

— А мы заедем к ребятам, тут не очень далеко, и там зальем полный бак. У них бочка в гараже припасена.

Я вздохнул. Скорей всего, это кидняк. Дай этим романтикам с большой дороги денег, отправь их за бензином — и… Поехать с ними в мутные криворожские трущобы — вариант не лучше; там, гляди, и бритвой по горлу… Но всё же просто кинуть или прям зарезать — это две большие разницы. Мне казалось, тогда, что убить человека — это страшная вещь, на которую мало кто отважится.

Я болтал с теми незнакомцами, которые, похоже, убивают путешественников и после продают на базаре чебуреки из человечины… Кого это ужаснет? Вон Голодомор же не задевает пипл. Ну было — и было, мало ли…

И тут к нам подходит симпатичная пара — длинный тощий парень, как потом выяснилось, начинающий кооперативщик, и с ним красавица на каблуках — жена этого юного бизнесмена.

— Можно, мы с вами?

— А вам куда? — спросил я.

— Да все равно, лишь бы оттуда поезда ходили в сторону цивилизации. Туда, где не такая разруха.

— Ты уверен, что хочешь путешествовать в таком составе? С красавицей? — пытался отговорить его я. Но ему надо было скорей к своим ларькам, любой ценой… Я понимал, что шанс добраться до какого-нибудь места, в котором жизнь не угасла окончательно, — был, хоть и небольшой. Я честно/безуспешно отговаривал кооперативщика, но все-таки рад был подкреплению: махновцев двое, и нас двое! Так-то оно лучше.

И вот пара бедных, плохо одетых бандитов повезла нас в трущобы, где мы под бешеный собачий брех — «и лают псы до рвоты» — таки залили полный бак! И, выехав из тех шанхаев — на что я надеялся не 100-процентно, — умчались в ночную заваленную снегом степь. Я дремал, укачанный мягкими жигулевскими подвесками.

Ровно в три часа ночи меня разбудил резкий звук — ну точно выстрел! Навскидку — автомат, одиночным.

— Началось… — подумал я без удивления, но с некоторой досадой. Но это было не то, что я подумал, а — другое: лопнула покрышка левого переднего.

— Ну, щас возня начнется, колесо менять, — подумал я, сладко зевая. Однако выяснилось, что запаску мои бандиты обменяли на пять кило сала еще осенью… Мы выскочили из машины, осмотрелись, слегка заляпали снег желтым, янтарным — и быстро залезли обратно. В салоне грелись впрок, наслаждаясь теплом напоследок — бензина оставалось всего-то литров 30. Поскольку мы знали, что у других его вовсе не было, помощи не ждали. Ниоткуда. А на дворе минус 25. Типа — путешествие в Антарктиду…

Но спасение, хоть его и не ждали, всё ж пришло — в виде фуры с немецкой (!) гуманитарной помощью. Это были просроченные бундесверовские пайки. Фура, вы будете смеяться, остановилась. Не испугалась! В глухой степи, среди которой стояли четверо подозрительных мужиков на фоне убитой машины. А с ними непонятная девица — для привлечения внимания? Типа «Омерзительная восьмерка». Я сторговался тогда с дальнобоем — и уехал из дикой морозной степи, приблизительно в такой замерзал ямщик. Конечно, прихватив с собой семью отмороженных кооперативщиков.

А наши верные бандиты отказались ехать. Они долго нам махали вслед. Ржавый «жигуль» — это всё, что было в их жизни ценного. Как же его бросить? Что с ними было дальше?

Гроб уже спускали на веревках вниз, когда я прибыл на место. Ну не вытаскивать же, для меня одного? Это бы нехорошо смотрелось. Успел я, не успел? Ну это как посмотреть…

Еще из той поездки мне запомнилось, что рублей в украинских магазинах не брали, а обменников не имелось. Выпить было решительно не на что. Я страстно уговаривал соседку продать мне четверть самогона по доллару за пол-литру, что по тем временам было нечеловеческой щедростью. Соседка смотрела на меня с подозрением — типа, кому нужны эти бледные зеленые бумажки? Но таки сдалась — скорей потому, что помнила меня хорошим мальчиком и просто пожалела сироту. Ладно, подумала, не обеднеет она от четверти первача…

Далекие, наивные времена! Как будто 1992-й год был пятьдесят лет назад. А не вот только что.

Надо сказать, что немцы и война достались мне не только от деда, но и — от отца, вот так напрямую, без посредника.

Папаша мой фактически жил в Германии. В смысле провел два года в оккупации. Под немцами. Ему было восемь, когда они пришли и стали хозяевами жизни, выбросив на помойку коммунистический бред — казалось, навсегда.

Я пытался с отцом говорить про войну. И вообще про жизнь в те времена. Он увиливал. Но иногда удавалось его дожать. Для этого надо было с ним выпивать, но дозированно: так, чтоб сознание уже было измененное, но еще блымало, не гасло. Начинал я издалека — расспрашивал про шахту. Он отвечал без эмоций, безучастно, тема казалась ему скучной. Ну шахта, что тут такого? Все там работали…

— Та шо рассказывать? Ничего такого особенного и не было. Горный мастер должен быть в шахте каждый день. Ночные смены… Идти надо, ползти надо, пласт мощностью 0,5, это полметра — а если еще прижмет? Донбасс же жмет… Бывало такое, что и забой обрежет… Ползешь по лаве, и вдруг раз — прижало. Так приходилось снимать каску, со светильником, иначе ж тесно, не пролезть — и пропихивать ее вперед, и на пузе как-то проползать дальше. Помню, я до того был замотанный, что иногда родную мать проклинал: ё. т. м., что ж ты в 1932-м аборт не сделала? От так было… Устал, упасть бы — а идти надо, ползти надо… Я ж должен организовать всё, чтоб выполнить наряд. А все работы — взрывные и прочие — это забота как раз горного мастера.

Так от и шло: наработался — отоспался. Вот уходит в отпуск нормальный человек, так он сразу начинает развлекаться. А когда подземный работник получает отпуск, так он минимум трое суток спит, отсыпается. А то и пять. Я в отпуск обычно дикарем ездил, на юг. Приехал на море — и упал. Сплю. Поспал, потом поднялся, пошел шо-то съел. Опять упал. Проснулся к обеду — пошел опять шо-то съел, а то и выпил, пива или рюмку водки — и снова упал. Спал, чтоб прийти в нормальное состояние. Изнурительна подземная работа!