Алиса Чопчик - Изгои

Этот дом, хоть и не был похож на наш дом в Алеппо,– дом, который сейчас – лишь груда камней, – но он напомнил мне о нем, и воспоминания эти, поблекшие за последнее время, вспыхнули во мне яркими кадрами.

Я до малейших деталей вспомнила лицо мамы: изгиб бровей, сомкнутые губы, большие зеленые глаза, даже морщинки. Плелась за другими, не поднимая головы и не осознавая, куда мы идём, и думала о ней. О ее холодном, даже высокомерном взгляде, который становился таким теплым, когда она глядела на моего брата. О ее стальном, горячем характере, и о том, как она плакала, обнимая меня после очередной бомбежки, как часто она ругалась с моей сестрой, и как всегда целовала ее, когда та засыпала. Я будто снова почувствовала все ее пощечины и все ее объятия.

Незаметно дома начали редеть, людей становилось все меньше, и вскоре город остался позади. Солнце уже склонялась к горизонту, поднялся ветер, и снова запахло холодом. Мы продолжали идти вперед.

– Иффа, ты думаешь о маме? – неожиданно для самой себя спросила я.

Я ожидала, что Иффа опять нервно отмахнется от меня, но она спокойно ответила:

– Да, постоянно.

Она помолчала, потом дрогнувшим голосом добавила:

–Мне ее очень не хватает.

– Как… как ты? Мы с тобой почти не разговариваем.

Иффа посмотрела на меня так, словно не разобрала слов.

– Даже когда мы с тобой разговариваем, – сказала она, – разве… разве мы говорим друг с другом?

– О чем ты? – мне стало вдруг больно и обидно, хотя я до конца не поняла Иффу.

– Разве мы слышим друг друга, Джанан?

– Я слышу тебя.

Иффа грустно улыбнулась и кивнула.

– Я устала, – сказала она мне, а затем, обратившись к папе, добавила: – Уже поздно, может, мы поспим?

Папа взглянул на Бади, и тот кивнул.

– Да, – сказал он, оглядываясь в поисках места, где можно переночевать, – пару часов отдохнем, и, как начнет светлеть, двинемся дальше.

Мы устроились в старом, полуразрушенном доме. На полу валялись сломанные, прогнившие доски, камни, покрышки и всякий другой хлам. В крыше была небольшая дыра, из которой лунный свет проникал внутрь дома, освещая заброшенное жилище. Когда мы уже лежали в тишине, мне было особенно трудно уснуть. Я свернулась от холода в калачик, и разглядывала небо с ярко пылающими звездами, которые были видны из пробоины в крыше.

Глядя на промелькнувший над головой метеор, я подумала о том, сколько же еще людей увидели его вместе со мной. С некоторой досадой я осознала, что все мы живем под одним небом; одно и то же солнце греет наши лица; один и тот же дождь омывает наши руки. Мы живем на одной планете. Все мы братья и сестры, и мы так беспощадно проливаем кровь друг друга.

Люди любят усложнять жизнь. Мы устанавливаем границы, придумываем бесконечный свод правил и законов, делим на "наших" и "не наших". Мы так любим кричать о справедливости, что совсем позабыли о человечности. Человеческий триумф разума над сердцем – величайшее его падение. А может, дело в том, что мы не слышим друг друга?

"Даже когда мы разговариваем, разве мы говорим? Разве мы слышим друг друга, Джанан?"– вспомнила я слова Иффы, и ее голос прозвучал у меня в голове как наяву. Я повернулась к ней и увидела, что она не спит. Ее взгляд так же был прикован к звездам. Я позвала ее несколько раз, но она не отзывалась.

Уже засыпая, мне показалось сквозь пелену беспокойного сна, что я слышу, как Иффа плачет, но веки были тяжелыми, непослушными, и я уснула, сразу позабыв обо всем.

Я проснулась от того, что дрожу. Часть неба уже окрасилась в рыжие краски рассвета, часть все еще была белесой. Бади сидел на корточках, о чем-то разговаривая с Джундубом, папы и Иффы не было.

– Они сейчас придут, – заметив мой блуждающий в их поиске взгляд, сказал Бади.

Он достал из рюкзака небольшой плед и протянул мне.

– Спасибо, – сказала я.

Бади посмотрел на меня долгим взглядом, но думал будто бы о своем.

– Пожалуйста, – ответил он, наконец.

Незаметно я оглядела его лицо и вдруг увидела Бади совсем другим. Я поняла, что он намного старше, чем я думала. Бади заметил, что я смотрю на него, и улыбка его показалась мне взрослой, мужской, понимающей, и я, испугавшись чего-то, отвернулась. Мне почему-то стало неприятно, и Бади стал неприятен. Я подскочила, и плед упал на пол.

– Ты что? – Джундуб подошел ко мне и взял за указательный палец.

– Все нормально, – не сдержав улыбку, ответила я. – Пойду, посмотрю, где папа с Иффой.

– Не надо никуда ходить, – чуть раздраженно сказал Бади. Я удивилась его реакции и смутилась, но ничего не ответила.

– Они сейчас придут, – уже спокойнее добавил он. – Им просто надо поговорить.

Я села обратно, укрывшись пледом.

– Не бойся меня, пожалуйста, – по-доброму рассмеявшись, чуть погодя сказал Бади. – Ты очень красивая.

Я опустила глаза, уставившись на свои скрепленные в замок руки.

– Не надо смущаться, так и есть. Но ты ничего не подумай, я бы не прикоснулся к тебе без позволения твоего отца.

Я быстро взглянула на Бади, вздрогнув и чуть не заплакав. Я вспомнила о Тильмане и поняла, что мне не хватает его.

–Не бойся, – повторил Бади. – И с позволения тоже не притронулся бы. Мое сердце отдано другой.

Он улыбнулся, но губы его задрожали.

– А где она сейчас? – осторожно спросила я.

– Она… она умерла.

Бади отвернулся, заметив входящих Иффу с папой.

– Джанан, хорошо, что ты проснулась, – растерянно сказал отец, глядя на меня и будто бы не замечая. – Нам надо идти.

Я поднялась, и Бади поднялся следом.

– К вечеру мы уже будем на границе, – сказал он, направляясь к выходу.

Иффа выглядела еще более подавленной, с каждым днем ее лицо выражало все меньше эмоций, движения замедлились, и она стала неповоротливой, неуклюжей. Ее руки потели, и Иффа часто вытирала их о ноги, выражение глаз утратило прежнюю проницательность, и теперь в нем сквозила даже в некоторой степени недалекость. Отец держал Иффу недалеко от себя, время от времени оборачиваясь к ней и с напряжением следя за каждым ее шагом.

Долгое время мы шли в тишине. Когда Бади заговорил, его веселый голос и шутки показались неуместными. Заметив, что мы никак не реагируем, он умолк.

Усилился ветер, и серое небо казалось тяжелым. Было так холодно, что ныли кости, и не получалось унять дрожь. Лицо замерзло и онемело, тело болело от напряжения. Джундуб снова начал кашлять, и кашель этот был сухим и частым. Когда мы подошли к реке, и Бади сказал, что нам придется ее перейти, отец с тревогой посмотрел на нас.

– Кузнечика я возьму на руки. Вы справитесь? – спросил папа нас с Иффой.

– Да, конечно, – ответила я, снимая обувь.

Часть одежды мы сняли, чтобы она не намокла, и спрятали в рюкзак. Рюкзаки мы держали над головой, Джундуба папа посадил себе на плечи.