Алиса Чопчик - Изгои

Ночью, когда мы уже легли спать, Иффа расплакалась. Я пыталась ее успокоить, но она не позволила, и только сказала:

– Все нормально. Просто мне так хорошо сейчас! Так тепло!

В эту ночь мы действительно были счастливы, ведь мы лежали в настоящей постели, сытые и даже чистые! Что может быть прекраснее?

ГЛАВА VIII

Сербия

Хорошо отдохнув и поев, путь через границу Македонии и Сербии дался легко. Привыкшие к долгим странствиям, эти километры от поселка Табановце показались нам прогулкой. Иногда сердце замирало в страхе, что нас увидят пограничники, но все прошло гладко. Незаметно прошли часы, и мы оказались на территории Сербии.

– Придется нам здесь немного задержаться, – с некоторым напряжением сказал папа. – У нас совсем нет денег, мне нужно подзаработать.

– С работой проблем возникнуть не должно, – сказал Бади. – Ты – дешевая рабочая лошадка, Аббас. Таких в Европе любят.

Папа кинул на Бади гневный взгляд, но беженец только рассмеялся в ответ.

– Я выучился на инженера-механика в Пакистане, – чуть позже сказал Бади, – а еще прошел курсы повара. Я вообще много чего умею, да только есть кому-то там до этого дело? С моей-то внешностью, а?

Бади покрутил пальцем, привлекая внимание к своему лицу, и покачал головой. Он снова показался мне совсем юным.

– Но в Германии все будет иначе! – воскликнул беженец, чуть ускорив шаг, словно бы желая поскорее туда добраться.

– Откуда ты знаешь? – папа взглянул на Бади, как смотрят взрослые на детей перед тем, как разочаровать их суровой реальностью.

– Не знаю. Я надеюсь.

Вспомнились слова Джабира, старого приятеля папы. "Надежды в этом мире не ищи", – сказал он тогда Иффе. Только теперь я поняла, что он имел в виду. Иногда они бывают губительны. Слепые надежды, слепая вера, – как далеко они нас заводят! Как больно потом, когда они рушатся!

Добравшись до ближайшего городка, мы сели в автобус, старый, дурно пахнущий, время от времени дергающийся и издающий звуки, похожие на рыки умирающего зверя. И все же, стоило только сесть у окна и укрыть ноги одеялом, мне стало так уютно и тепло, что поездка до Белграда осталась в моих воспоминаниях, как еще одно мгновение безграничного счастья —редкого спутника для каждого беженца.

Сначала мы шли, не зная, куда. Прохаживались, словно туристы, мимо парков с его аллеями и рядами скамеечек, мимо массивных памятников, где какие-то грозные мужчины с застывшими каменными лицами восседали на лошадях, мимо многоэтажных домов, возле которых страшно идти: кажется, будто эта громадина вот-вот на тебя рухнет.

Снег прекратился, но затем начался снова с удвоенной силой. Стертая подошва не защищала от холода асфальта, ноги промокли, и я постоянно дрожала.

В какой-то момент папа остановился и подошел к мужчине, который продавал овощи и фрукты. Пока он говорил с продавцом насчет работы грузчиком, я огляделась. Взглянула на эти домики, чистые улочки, блестящие витрины и на свое отражение в одной из них. Беспристрастно оценила свой вид, который казался особенным убогим на фоне европейского города. Длинная черная юбка, изношенная, порванная и грязная, несколько свитеров, короткий плед, поверх них. Затем я посмотрела на свое лицо, отчего стало тошно и жалко себя, но жалость быстро сменилась злостью.

Это было не впервые, когда я вот так вот замирала, с удивлением разглядывая себя. Иногда я ловила свой взгляд в отражении машины или витрины или, забегая в туалет какого-нибудь дешевого кафе, и не узнавала себя. Нет, не потому что изменилась внешне: все те же волосы, те же глаза и губы, поджатые в напряжении. И все же это была не я: взгляд стал глубже и осознаннее – будто бы чужие глаза смотрели на меня, пытаясь что-нибудь выведать утаенное от самой же себя; губы стали тоньше, а уголки рта чуть опустились. Или это только казалось мне?

– Бади присмотрит за вами, – сказал папа, вернувшись. Он посмотрел на Бади, а после взял меня за руку, и тихо добавил:

– Но все равно будьте осторожными, хорошо?

– Обещаем.

– Я буду через пару часов.

Сначала мы нашли укромное местечко между домами. Там мы расстелили на пол один плед и укрылись другим. Убедившись, что мы в безопасности, папа ушел на подработку. Бади остался с нами.

Снег медленно падал с неба на белоснежные дороги, крыши машин, уличные фонари. Ветер завывал, а затем затихал, чтобы после завыть в два раза сильнее. Нескончаемым потоком машины проносились мимо, едва замечаемые мною. Уличная какофония из гула машин, голосов, звенящих колокольчиков при открытии дверей магазинов заглушала тревожные мысли, не покидающие даже по ночам.

Джундуб нашел мел рядом с мусорным баком и, присев рядом со мной, начал рисовать на асфальте. Я наблюдала, как он сосредоточенно выводит круги, что-то закрашивает, что-то стирает ногой. До конца не понимая, что он рисует, я все же почувствовала от увиденного какую-то смутную тревогу.

– Что ты рисуешь? – спросила я.

Джундуб взглянул на Бади, который тоже наблюдал за ним, и некоторое время молчал, стесняясь.

– Нашу жизнь, – наконец ответил братик. Он показал на изображенного человечка и сказал:

– Это мама, она тут мертва, а это, – его пальчик чуть переместился в сторону, – это кровь.

– Мамина кровь? – растерявшись, спросила я. Слова Джундуба вызвали во мне еще большую тревогу.

– Нет, – Джундуб задумался, уставившись на свой рисунок. – Не только мамина, но и других, кто умер так же, как и она.

Джундуб поднял голову, взглянув на меня.

– А это, – продолжал он, – наш дом.

Джундуб помолчал, разглядывая нарисованный одноэтажный домик с одним окном и непропорционально огромной крышей, потом расстроено добавил:

– Но он разрушен.

Поглядев на изображенный дом еще с минуту, Джундуб вытер его ногой.

– Скоро у вас будет новый дом, – сказал Бади.

Кузнечик покачал головой:

– Нет. Не такой.

– Он будет лучше.

– Даже если и будет лучше, – будто бы разозлившись, сказал Джундуб, – он все равно будет хуже.

Бади рассмеялся.

– Как у тебя все сложно, да? – широкая улыбка Бади померкла, и теперь он улыбался лишь кончиками губ.

– Твой дом там, где твоя семья, малыш, – добавил Бади.

Джундуб дернул головой, будто не соглашаясь, но ничего не сказал. Он прижался ко мне и очень скоро засопел.

Верхушки деревьев уже доставали до скрывающегося за горизонтом солнца, лучи которого отражались от окон зданий. Небо обесцветилось, и только, точно ободки у платья, на периферии бледными красками солнце провожало день.

– Какое сегодня число? – вдруг спросил Бади.

– Не знаю, – я с удивлением осознала, что действительно не помнила, какое число и какой день недели. Бади достал из кармана телефон, и мой взгляд замер на этом предмете, показавшемся мне тогда словно бы из другого мира.