Алиса Чопчик - Изгои

Впереди был железный забор – мост на свободу или топор палача. На секунду я испугалась, что это тупик, но потом увидела несколько дыр, через которые уже пробирались люди. Они делали это быстро и ловко, будто сто раз проделывали подобное, и я снова запаниковала, что не управлюсь, что меня схватят, отправят в Сирию, без семьи и будущего, а может, и свободы.

– Джанан!! – прокричал папа.

Я обернулась и увидела бегущего ко мне Джундуба. За ним бежал отец, истерическими жестами показывая не останавливаться. Я взяла брата на руки и ускорилась, стараясь догнать Иффу. Она уже пролазила через забор.

– Скорее, Джанан! – срываясь на рыдания, кричала Иффа. Джундуб заплакал, пугаясь истерики сестры.

– Кузнечик, все хорошо. Пролезай, – прошептала я ему, помогая протиснуться в дыру.

Я не помню, как перебралась через забор, не помню, как пробежала поле, как оказалась в лесу. Я слышала только собственное дыхание, крики пограничников, как загремели еще пару выстрелов. Эти выстрелы до сих пор терзают меня, раздаются по ночам, стоит закрыть глаза. Даже сейчас я слышу их отчетливее своего собственного голоса.

Добежав до леса, я посмотрела наверх и увидела переплетенные между собой ветки деревьев. Ко мне прильнул Джундуб, и я обняла его так крепко, как только была способна.

– Джанан, – дрожащим голосом прохрипела Иффа, глядя куда-то позади меня.

– Джанан, – повторила она, – где папа?

ГЛАВА IX

Венгрия

Мы оказались одни, без денег, потерянные и напуганные. Иффа не хотела уходить, она высматривала отца и надеялась, что он вдруг появится на горизонте, бегущий к нам. Но остальные беженцы уходили, а мы не знали дороги, и мне едва удалось уговорить ее смириться и идти дальше. Только одно не давало покоя: убили папу или просто поймали и депортировали? Были ли прогремевшие выстрелы последним, что он услышал, а наши удаляющиеся спины – последним, что он увидел?

Днем мы остались в небольшом поселке неподалеку от границы. Все еще терзаемые надеждой, что папа сможет как-то вырваться, добраться до нас, мы полдня проспали в чьем-то сарае. Каждые полчаса я или Иффа выглядывали наружу, будто нам могло так повезти, и папа проходил в тот самый миг мимо нашего убежища.

К вечеру мы добрались до города Сегед. Он показался мне очень красивым: все дома были выдержаны в каком-то едином, общем стиле, и выглядели старыми, но от этого еще более привлекательными. Река, покрытая слоем льда, огибала город, и в воздухе чувствовалась влажность, из-за которой Джундуб начал кашлять.

– Он не долечился тогда, – сказала я, потрогав его лоб. – Мне кажется, у него температура.

– Джанан, что нам делать? – Иффа обхватила себя руками, стараясь унять дрожь. – У нас совсем нет денег, как же мы доберемся до Германии? Где мы будем ночевать? У нас нет даже пледов!

Я видела страх и отчаянье в глазах Иффы, но ее паника только раздражала меня. Что я могла сделать?

– Хочется есть.

Джундуб надул губы, готовый заплакать, и я взяла его на руки, ничего не ответив.

– Джанан…

– Дай мне подумать, Иффа! – нервно ответила я, оглядываясь, словно где-то за углом нас поджидала помощь, стоило только махнуть рукой. Я понимала, что мне нельзя давать волю чувствам, и я старалась быть как можно хладнокровнее. Папа просил присмотреть за Иффой и Джундубом. Я обещала ему.

Возле метро я заметила телефон-автомат, но у нас совсем не было денег. От возникшей мысли, кровь прильнула к лицу, но другого выхода не было.

– Пойдем, – сказала я, непрерывно глядя в сторону метро, будто оно могло куда-то деться.

– Куда?

Я не ответила. Мы встали у выхода в метро, и я положила единственный сохранившийся рюкзак Иффы на пол, чтобы Джундуб мог присесть.

– И что мы тут делаем? – раздражаясь, спросила Иффа.

– Ты сама сказала, что у нас нет денег. Мы их попросим.

Некоторое время Иффа молча глядела на меня, не понимая услышанного, потом она недовольно воскликнула:

– Попросим?!

Раздражаясь в ответ, я дернула головой, не желая продолжать этот бессмысленный разговор, и боясь расплакаться. Иффа закрыла лицо руками и разревелась.

– Слезами тут не поможешь.

Она в ярости опустила руки и, не переставая плакать, закричала:

– А что еще от тебя можно было услышать?! После всего?!

Стало тяжело дышать, и я сверлила взглядом ступени, не решаясь посмотреть Иффе в глаза. Через несколько минут из метро вышел высокий мужчина. Он остановился, заметив нас, и я выступила вперед, попросив на немецком языке несколько евро. Венгр отпрянул, удивившись, что я заговорила с ним, потом полез в карман и кинул на пол пару монет. Они со звоном покатились по бетону.

– Спасибо, – прошептала я, но он уже ушел.

Я присела, собирая мелочь с пола, потом подошла в киоск, чтобы купить карточку для телефона-автомата.

– Кому ты собираешься звонить? – устало спросила Иффа. – Ты знаешь номер дяди?

– Нет, – ответила я. – Но у меня есть номер Тильмана.

Иффа как-то странно взглянула на меня, но ничего не сказала. Она осталась стоять с Джундубом, пока я пошла звонить.

Несколько минут я стояла у автомата, разглядывая помятый отрывок бумажки с номером и адресом. Долго не решалась набрать: поднимала руку, а затем поспешно опускала, будто меня мог кто-то заставить это сделать. Наконец, я нашла в себе смелость, и вот уже пошли гудки, звонкие и тянущиеся, словно в насмешку.

– Meyer am Apparat, – в трубке прозвучал непривычно холодный и резкий голос Тильмана.

Тогда я узнала, что его фамилия – Майер.

Я замерла, чувствуя, как от страха что-то тянет и ноет под ребрами, и тошнота комом собирается в горле.

– Алло, кто это? – на немецком спросил Тильман. Голос его смягчился и стал скорее недоумевающим, чем резким. На фоне слышалась музыка и голоса, до неприличия громкий смех и звон бокалов.

– Тильман, – прохрипела я, не в силах сказать что-то еще.

– Да, это я, – пытаясь перекричать музыку, ответил он. – Wer spricht? Кто говорит?

Я обернулась на Иффу, с пугающей обреченностью наблюдавшую за мной. Джундуб прижимался к ней, пряча лицо от снега. Он подрагивал и съеживался от каждого порыва ветра, и напоминал птенца, прильнувшего к крылу матери.

– Тильман, – повторила я. – Это Джанан, я звоню…

– Кто? Подождите секунду, – все так же на немецком произнес он. – Штефани, сделай эту чертову музыку потише!

Я услышала женский смех и какую-то фразу, брошенную вскользь Тильману, а затем смех целой компании людей. Тильман рассмеялся тоже, и уже извиняющимся, почти ласковым тоном сказал:

– Перезвоните, пожалуйста, позже или оставьте сообщение.

Послышались короткие и быстрые гудки, показавшиеся мне тогда жестокими в своем размеренном темпе. Я замерла, некоторое время все еще прижимая ледяную трубку к щеке.