Мо Янь - Сорок одна хлопушка

Народ вокруг, остолбенев, следил за происходящим, но никто не бросился на выручку. В конце концов, мальчик упал на землю, зажав в руках два клока страусиных перьев, и тогда кто-то подбежал поднять его — нижняя губа плотно прикушена, по лицу текут слёзы. Сбросивший бремя страус присоединился к соплеменникам, широко разевая клюв и тяжело дыша. Девочка же ни за что не хотела отпускать страусиную шею. Птица пыталась сбросить её и так и сяк, но девочка держалась поразительно крепко, и вконец измотанный страус прижал её головой и шеей к земле, высоко задрал гузку и принялся беспрестанно отбрасывать ноги назад, так что земля разлеталась в разные стороны…

В моём животе, где сейчас переваривается свинина, такая тяжесть, что кажется — там завёлся целый выводок поросят. Я, вообще-то, не свиноматка и не могу знать, как их вынашивают. Беременная свинья Яо Седьмого, волоча свешивающееся почти до самой земли брюхо и похрюкивая, рылась в куче занесённого снегом мусора перед недавно открывшимся салоном красоты «Мэйли» в поисках съестного. Ленивая и томная, беззаботная и здоровая — на первый взгляд всем довольная свинья, не то что пара тощих, как шакалы, поросят, которых мы растили, у тех было столько ненависти ко всем людям, что казалось, они принадлежат к другому классу. У Яо Седьмого для производства колбасы специально используют такое жирное мясо, от которого даже собаки отворачиваются — с добавлением крахмала из батата и красной от красителя пенки с соевого молока. У него в колбасу добавляется много неизвестных химических веществ, благодаря которым она выглядит сочной, имеет прекрасный аромат, хорошо продаётся и приносит неплохую прибыль. Свиноматок он разводит как хобби, а не для наживы, и тем более не для того, чтобы, как раньше, запасать удобрения. Поэтому можно утверждать, что его свинья вышла спозаранку не добывать себе пищу, а с удовольствием поглазеть по сторонам, беспечно прогуляться, заняться физическими упражнениями. Я видел, как её хозяин Яо Седьмой стоит на крыльце своего дома, который внешне не такой красивый, как наш, но на самом деле смахивает на крепость, и, засунув левую руку под мышку, а в правой держа сигарету, прищурившись, с восторгом наблюдает за своей свиньёй. В блеске солнечных лучей его квадратное лицо смахивает на кусок тушёного мяса в соевом соусе.

В то утро я только что наелся свиной головы, и один вид этой свиньи наполнил меня глубоким отвращением, перед глазами покачивалась гадкая фигура этой свиноматки, желудок переворачивался от вони отбросов, а-а, нечистоплотные вы люди, как вам только в голову приходит есть свинину? Свиньи ведь вырастают, питаясь всяким дерьмом и отбросами, и есть их мясо — это всё равно что есть это дерьмо и отбросы! Будь моя воля, я бы всех охочих до свинины загнал бы в свинарник, чтобы они превратились в грязных свиней. Ах, как я жалею, какой же я глупый, как я мог с такой жадностью умять приготовленную матерью без всяких приправ свиную голову с толстым слоем белого жира на ней? Это же самое грязное, самое постыдное, что только есть в мире, этим только бездомных кошек, что прячутся в грязных канавах, кормить… Тут меня вытошнило. — Взял и грязными лапами запихнул себе в рот эту подрагивающую мерзость, сделав собственный живот кожаным мешком для нечистот… Снова вытошнило. — Никогда больше не буду такой жвачной скотиной… Опять тошнит. — И я, ничуть не жалея, выплеснул на заснеженную землю всё, что подступило к горлу. На самом деле было очень противно смотреть, чем тебя вырвало, от ещё большего омерзения желудок один за другим охватили спазмы, а затем последовал ещё более жестокий приступ рвоты. Передо мной молча сидела и ждала собака. Отец за руку с сестрёнкой стоял рядом и большой свободной рукой похлопывал меня по спине, желая приуменьшить мучения.

Желудок изверг всё, что в нём было, в горле першило, колики продолжались, но, в конце концов, стало значительно легче, как разрешившейся от бремени свиноматке. Я не свиноматка и не знаю, как себя чувствуешь после разрешения от бремени. Полными слёз глазами я посмотрел на отца. Тот потрепал меня рукой по лицу:

— Желудок прочистился, и хорошо…

— Пап, я больше не буду есть мяса, клянусь!

— Вот чего не стоит делать, так это необдуманно давать клятвы, — сочувственно глянул на меня отец. — Запомни, сынок, никогда не надо клясться, иначе получится, что забрался на высокую стену, а лестницу уронил.

Всё, что было потом, стало подтверждением правоты отца. Не прошло и трёх дней после того, как я изрыгнул из себя это свиное мясо, я снова стал вспоминать о мясном, и эти воспоминания не отпускали меня очень долго. Даже сомнения одолевали: я ли это тем утром выразил отвращение к мясу и настолько опорочил его, или это был кто-то другой, какой-то бессовестный тип.

Я стоял перед входом в салон красоты «Мэйли», перед его без конца вращающейся разноцветной вывеской, и разглядывал выставленный в лайтбоксе под ней ценник. По команде матери после роскошного завтрака мы отправились постричься в этот только что открывшийся салон.

Мать вся сияла, похоже, настроение у неё было прекрасное. Она бросила грязную посуду в котёл и сказала попытавшемуся помочь ей отцу:

— Ступай прочь, не твоё это дело. Скоро Новый год, Сяотун, какое сегодня число — двадцать седьмое или двадцать восьмое?

Ну как отвечать на её вопрос? Рот забит мясом, откроешь — того и гляди вывалится. Да и какое сегодня число, я не знал и не мог дать ответ при всём желании. В этой беспросветной жизни до возвращения отца даты ничего не значили, в любой великий праздник я всё равно не отдыхал, этакий стопроцентный маленький раб.

— Отведи их постричься. — С виду недовольная, но, понятное дело, с глубоким чувством мать бегло взглянула на отца. — Хоть в зеркало полюбуйтесь, что тот, что другой: на людей-то не похожи. Ну как из собачьей конуры вылезли, если вам не страшно срамиться перед людьми, то мне страшно!

Когда я услышал слово «постричься», у меня в глазах потемнело, и я чуть не грохнулся в обморок.

Отец почесал в затылке:

— А надо ли на это тратиться? Пошёл, купил машинку для стрижки, обкорнался сам, и всё тут.

— Машинка у нас, конечно, есть. — Мать вынула несколько купюр и сунула отцу. — Но сегодня отправляемся брить голову в салон, Фань Чжаося работает неплохо, и цены у неё невысокие.

— А сколько стоит брить три такие головы, как наши? — поинтересовался отец, обведя рукой наши головы.

— Побрить такие три занозы, как вы, всё равно что побрить одну голову, — ответила мать. — По мне так и десяти юаней не стоит.

— Сколько? — поразился отец. — Десять юаней? Да на десять юаней можно полмешка еды накупить.

— С трёх голов не обеднеем, — великодушно сказала мать. — Веди давай.