Мо Янь - Сорок одна хлопушка

Имя этого Большого Хозяина я даже не могу произнести перед вами вслух, дорогой мудрейший, я принёс Лао Ланю страшную клятву: стоит мне назвать его имя, я останусь без потомства. Старшóй Лань сказал:

— Скоро я научусь сорить деньгами, менять женщин, как меняются лошадки в фонаре. Но с тех пор, как у меня была она, ты первая сбросила передо мной одежду. Она — разделительная линия. Ты первая после неё, поэтому хочу говорить с тобой начистоту. Но потом я не смогу поговорить так ни с кем. Желаешь ли ты стать ей заменой? Желаешь ли, чтобы, будучи с тобой, я выкрикивал её имя, представлял себе её тело?

Певица на миг задумалась и со всей серьёзностью заявила:

— Да, братец Лань, желаю, лишь бы тебе понравилось, сделаю всё, что скажешь. Прикажи мне умереть, пойду на смерть без колебания.

Старшóй Лань заключил певицу в объятия и с глубоким чувством промурлыкал:

— Яояо…

После того, как они накувыркались на ковре целый час, певица, вся растрёпанная, со сбившейся помадой, возлежала на диване с длинной дамской сигаретой во рту и бокалом красного вина в руке, и когда два облачка белого дыма яростно вылетали у неё изо рта, время уже оставило на её лице свои неизгладимые следы. Эта певица, мудрейший, всего-то один час занималась любовью с Старшим Ланем — как вышло, что она утратила свою красоту, и на её лице отразились житейские невзгоды? Неужели и впрямь, как говорится, «десять дней в горах равны тысяче лет в бренном мире»? Лао Лань рассказывал, что его третий дядюшка испытывал глубокие чувства к этой Чэнь Яояо, чувства певицы к его дядюшке тоже были глубоки. «Из женщин, испытывающих глубокие чувства к моему третьему дядюшке, можно целую армию составить!» — говаривал он. Я знаю, Лао Лань преувеличивает, мудрейший, так что ты принимай это за шутку.

В день, когда проходила церемония торжественного открытия мясоперерабатывающего комбината Хуачан, отец с матерью поднялись ни свет ни заря. И заодно разбудили нас с сестрёнкой. Я понимал, что этот день очень важен для нашей деревни мясников, для родителей и для Лао Ланя.

Мудрейший скривил рот, и на его лице появилась скучная усмешка. Это говорило о том, что виденное и слышанное мной он тоже видел и слышал. Но, возможно, его усмешка не имела никакого отношения к виденному и слышанному мной. Он задумывался и улыбался иначе, чем я. Так это или нет, неважно, мудрейший, позволь мне продолжить ещё одной, ещё более великолепной картиной: у ворот роскошного особняка Старшóго Ланя остановился роскошный лимузин, и к нему чинно направился швейцар в зелёной униформе и белых перчатках. Ярко освещённый зал полон известных красавиц и утончённых дам, высокопоставленных чиновников и богачей. Дамы в вечерних платьях состязались в свежести и блеске, как цветы в роскошном саду. Мужчины в костюмах от известных европейских фирм, лишь один старик с седыми усами и бородкой, которого поддерживали под руки две роскошно одетые женщины, был облачён в сшитый по заказу китайский традиционный наряд, передвигался с грацией небожителя. В середине зала с потолка свешивался большой золотой иероглиф «долголетие», под ним на столике были разложены подарки, ещё стояла корзина с персиками бессмертия, натужно разевающих розовые ротики, и по всему залу расставлены десяток ваз с очаровательными камелиями. Старшóй Лань щеголял в ярком европейском костюме белого цвета, красный галстук-«бабочка», редкие волосы тщательно прилизаны, лицо пышет красным. К нему с улыбками и восклицаниями стайкой подлетела толпа разряженных женщин, которые пытались прорваться к его щеке, чтобы оставить на ней след своих напомаженных губ. Через миг на его лицо легла печать торжественности. Так, испачканный помадой, он проследовал к седобородому старцу и согнулся в глубоком поклоне:

— Названый отец, прошу принять поздравление от сына.

Старик посохом легонько ткнул его в коленку, хохотнул и рявкнул похожим на медный гонг голосом:

— Сколько тебе нынче лет, негодник?

— Недостойный прожил впустую пятьдесят лет, — вежливо и почтительно отвечал Старшóй Лань.

— Вырос, стал взрослым, мне не о чем беспокоиться, — горестно вздохнул старец.

— Ну уж не надо так, названый отец, — возразил Старшóй Лань. — Коли вы не будете за меня беспокоиться, у меня не станет опоры.

— Хитёр, малыш Лань, — засмеялся старик. — Чиновником стать тебе, видать, не судьба, а вот в денежных делах ты удачлив и в любви успешен.

Он указал посохом на толпящихся за Старшим Ланем красоток, и глаза его блеснули:

— Это всё твои любовницы?

Старшóй Лань улыбнулся:

— Это все мои доченьки, пекутся обо мне.

Старик горестно вздохнул:

— Я уже стар, задора с избытком, а силушек не хватает, так что ты вместо меня хорошенько прислуживай им.

— Будь покоен, названый отец, — заявил Старшой Лань, — могу удовлетворить каждую.

— Мы не удовлетворены, ну нисколечки, — засюсюкали девицы.

Старик усмехнулся:

— У императоров прошлого было по три дворца, шесть увеселительных домов и семьдесят две наложницы. И то им не сравниться с тобой, Малыш Лань.

— Всё из-за того, что вам везло в жизни, названый отец, — сказал Старшóй Лань.

— Ты ещё практикуешь кунг-фу, которому я тебя учил? — спросил старец.

Старшóй Лань отступил на несколько шагов:

— Гляди, названый отец. — Затем сел на ковёр, медленно согнулся так, что голова уткнулась в мотню, задница выпятилась, как у жеребёнка, и рот оказался даже дальше того места, где располагается мужское достоинство.

— Отлично! — громко воскликнул старик, стукнув по полу посохом. Вслед за ним отовсюду послышались одобрительные возгласы. Дамы, возможно, вспомнили занимательные дела, большинство, прикрыв рот, покраснели и захихикали. Только немногие, широко раскрыв рот, без опаски захохотали. Старик с глубоким чувством вздохнул:

— Малыш Лань, ты просто ночи напролёт срываешь в городе цветы, ну а мне остаётся лишь гладить их маленькие ручки.

При этом из глаз у него потекли слёзы. Стоявший рядом со Старшим Ланем церемониймейстер громко провозгласил:

— Музыка, вечер танцев начинается!

Получив приказ, тихо сидевший в углу зала оркестр тут же заиграл. За весёлым мотивом следовала трогательная мелодия, потом залихватская, Старшóй Лань танцевал со всеми женщинами по очереди. Самая обворожительная девица топталась в обнимку с седобородым старцем, это и танцем назвать было нельзя, скорее почёсывание ног.

По настоянию матери отец натянул тот самый серый европейский костюм и с её же помощью завязал галстук красного цвета. При виде этого галстука мне на ум сразу пришла кровь, хлещущая из-под ножа во время забоя животных, и на душе стало нехорошо. Я хотел предложить отцу надеть другой галстук, но промолчал. Мать тоже умела завязывать галстуки, но галстук отца завязал Лао Лань, мать лишь надела его отцу на шею и помогла затянуть. Когда она это делала, отец вытягивал шею, закрывал глаза, на лице было мучительное выражение, словно у подвешенного гуся. Слышно было, как он бормочет под нос: