Мо Янь - Сорок одна хлопушка

— Я видел, как врачи делают больным переливание, по их примеру мы тоже можем делать скоту уколы перед забоем.

— Это слишком долго, — отозвалась мать.

— Нам необязательно делать скотине уколы, мы можем делать это по-другому, — сказал Лао Лань, — но мысль твоя действительно неплохая. Вводить воду живому и мёртвому животному — это совершенно разные подходы.

— Впрыскивать воду после забоя и есть настоящее впрыскивание, — продолжал я, — а вот впрыскивание живой скотине впрыскиванием считать нельзя, для живых это прочищение их внутренних органов, ведь прочищается каждый кровеносный сосуд. Думаю, таким образом можно не только добиться увеличения производства мяса, как вы и хотите, но и, возможно, заодно повысить его качество.

— Племяш Сяотун, высказался ты просто блестяще. — Трясущимися пальцами Лао Лань вынул пачку сигарет, прикурил и затянулся. — Слышал, старина Ло? Сынок смекает лучше нас, постарели мы, мозгам уже не перестроиться. Да, мы не вводим воду в мясо, мы вспаиваем скотину водой, и цель наша — очистить тело животного от вредоносных веществ, повысить качество мясопродуктов, да эту процедуру можно назвать промыванием мяса!

— Значит, я могу пойти работать на мясокомбинат? — спросил я.

— По идее тебе не стоит ходить в школу: если ты снова появишься, учительница Цай просто выйдет из себя, — сказал Лао Лань. — Но это дело касается твоего будущего, поэтому нужно выслушать мнение твоих родителей.

— Не собираюсь я выслушивать их мнение, — сказал я, — я хочу услышать только твоё.

— Нет у меня мнения, — лукаво вывернулся Лао Лань, — если бы ты был моим сыном, не пошёл в школу — и ладно. Но ведь ты не мой сын.

— То есть ты уже согласен, что я могу работать на мясокомбинате?

— Старина Ло, что скажешь? — спросил Лао Лань.

— Не пойдёт, — тоном, не терпящим возражений, заявил отец. — Там и так мы с матерью работаем, и этого достаточно.

— Без меня вам с этим предприятием не управиться, — сказал я. — Вы — народ к мясу равнодушный и не питаете к нему чувств, хорошего мяса вы производить не сможете. Как насчёт того, чтобы взять меня на месяц на пробу? Если буду работать плохо, можете выгнать, тогда пойду в школу и буду хорошо учиться. Буду работать хорошо, да и то недолго, всего год, а потом или пойду в школу, или уеду в дальние края, на волю вольную искать заработков на чужбине.

В одном из залов ресторана Хуайянчунь, находившемся на третьем этаже роскошного отеля, на большом круглом трёхметровом столе расставлены несколько десятков превосходных блюд. На стене прямо напротив входа экран из красного бархата оформляет позолоченный рисунок «Дракон и феникс предвещают радостное событие». Вокруг стола расставлены двенадцать стульев с высокими спинками, но занят лишь один из них — там сидит Старшóй Лань. Двумя руками он подпирает подбородок, взгляд его мрачен и расстроен. От некоторых роскошных блюд на столе ещё поднимается пар, другие уже остыли. В зал входит официант в белом, его ведёт барышня-метрдотель в красном европейском костюме. В руках официанта большой позолоченный поднос, на нём поднос поменьше, на котором, распространяя изумительный аромат, плавает что-то съестное в золотистом соусе. Метрдотель снимает маленький поднос с большого, ставит перед Старшим Ланем и шёпотом говорит:

— Господин Лань, это носовые хрящи и жилы знаменитого китайского осетра из реки Хэйлунцзян, их обычно называют «кости дракона», и в феодальном обществе такое блюдо подавали императору. Приготовить это блюдо довольно непросто, необходимо три дня и три ночи вымачивать их в светлом уксусе и сутки варить в фазаньем бульоне. Эти «кости дракона» собственными руками готовил наш хозяин, отведайте, господин, пока горячее.

Старшóй Лань равнодушным тоном даёт указание:

— Разделите на две порции, упакуйте с собой и отправьте Фэйюнь в особняк Фэнхуаншань одну порцию для Наполеона, а другую — для Вивьен Ли.

Девица-метрдотель удивлённо поднимает тонкие узкие брови, но не смеет комментировать его слова. Старшóй Лань встаёт и говорит:

— Приготовьте чашку лапши с луком и принесите мне в номер.

Приказом Лао Ланя я был назначен начальником цеха по промывке мяса и в один прекрасный день наконец-то вступил в должность.

Первым моим предложением после поступления на комбинат было объединить цеха забоя собак и баранов, чтобы высвободить место для впрыскивания воды. То есть любой скот должен был пройти через этот цех и только потом поступать в цеха забоя. Лао Лань размышлял над этим моим первым предложением ровно минуту, потом уставился на меня, сверкнул жёлтыми яблоками глаз и решительно сказал:

— Хорошо!

Орудуя красным и синим карандашами, я начертал на белом листе бумаги сложившийся у меня в голове план цеха впрыскивания воды. Лао Лань не высказал к моему наброску никаких критических замечаний, восхищённо глянул на меня и громко сказал:

— Действуй!

У отца критических замечаний оказалось немало, он даже сказал, что я безобразник. Но я видел, что в душе он относится ко мне с большим уважением. Поговорка гласит: «Никто не знает человека лучше, чем его собственный отец»; с другой стороны, можно сказать: «Никто не знает отца лучше, чем его сын». Я знал его образ мыслей, как свои пять пальцев. При виде меня, стоящего в цехе перед бывшими мясниками-частниками, а теперь работниками мясокомбината, и чётко отдающего распоряжения, у него хоть и возникали какие-то мысли, в основном в душе он был доволен. Человек может завидовать кому-то, но обычно не завидует собственному сыну. Отец выказывал мне недовольство, но не потому, что я обскакал его, а потому, что его беспокоила моя зрелость не по годам. Потому что у нас считалось, что слишком умный ребёнок долго не проживёт. Чем больше ума я проявлял, тем больше он ценил меня, тем больше возлагал на меня надежд; чем умнее я казался, тем выше, в соответствии с этими старинными представлениями, была вероятность моей преждевременной смерти. Вот отец и попал в этот заколдованный круг.

Вспоминая сейчас об этом, я полагаю, что двенадцатилетний мальчик, который изобрёл способ впрыскивания воды живому скоту, самостоятельно переделал целый цех, а кроме того, руководил коллективом из двадцати с лишним рабочих, наладил высокоэффективное производство, действительно был настоящим чудом. Вспоминая себя в то время, могу лишь с чувством вздохнуть:

— Ну и крутым же я был, мать его, в те годы!

Мудрейший, прямо сейчас поведаю тебе о том, какой я крутой был в то время. Опишу лишь наш цех впрыскивания воды и как я там работал, и ты тут же поймёшь, какой я был крутой.

Предприятие наше строго охранялось. Мы должны были принимать меры предосторожности не только против коллег, приходивших выведать, что и как, но, против злокозненных журналистов, которые собирались тайно заснять то, что делается в цехе. Конечно, другим мы объясняли, что задерживаем злоумышленников, собиравшихся отравить мясо. Хотя придуманный мной способ предполагал, что мы не впрыскиваем воду в мясо, а промываем мясо живого скота, но под пером этих высасывающих всё из пальца репортёров что угодно могло быть приукрашено до неузнаваемости. Касательно этой братии могу сказать, что с ними связан один из самых ярких эпизодов в моих воспоминаниях.