Валерий Привалихин - Восхождение: Проза

— Обстоятельства серьезные, Игорь… Вечером вчера чем занимался?

— Вечером?.. Чуть почитал, и спать. Устал ведь.

— Книжку какую читал? — машинально спрашивал Сидорин, цепко осмысливая создавшуюся ситуацию. Дело нерядовое, кем-то и когда-то на заводе был установлен своеобразный порядок: рабочего критикуй, а начальство не тронь. Многим он нравится — так спокойней и меньше неприятностей.

— Про воров. «Волки выходят в ночь», — взял пальто Игорь.

— Меня одно, Игорек, шокирует в тебе. Парень ты пока не совсем пропащий, техникум вечерний закончил, а книжки читаешь, откровенно говоря, дрянные. Стоп!.. Знаешь, друже, советую тебе отразить этот брак в «молнии комсомольского прожектора».

— Ты что? — Игорь в упор смотрел в ничего не выражающее лицо товарища. — Гришанков истерику закатит! Однажды мы хотели мастера в «молнии» разрисовать, так он на нас хвостище распушил!

— При чем здесь Гришанков? — уже твердо и решительно сказал Сидорин. — Собери комсомольское бюро, пригласи парторга Серегина, и все вместе сделайте вывод. Только прошу тебя, не зарывайся, не дави своим мнением. Присутствуй незримо. Но в ключевой момент выйди на свет. И без всяких «истерик» и «хвостищ». Пора избавляться от подобных словечек. Ты комсорг!

— Стаськ, приходи и ты на бюро, — замявшись, неуверенно прошептал Игорь. — Соберемся в обед вечерней смены. Мне одному знаешь ли…

— И знать не желаю! Я тебе — двадцатичетырехлетнему детинушке — не нянька. Ты в армии старшим сержантом был, десантником, а здесь словно первоклашка мнешься. В случае чего — помогу, подскажу.

Оставшись один, Сидорин с облегчением вздохнул: молодец комсорг, оправдывает надежды. А Игорь этим временем ругал себя за то, что не успел как следует все высказать Станиславу. «Настропалил меня своей басней про верстак. Сунулся я к Гришанкову, чего-то выяснить хотел. Выяснил! Вместо одной субботы пришлось и в воскресенье пахать… Теперь на «молнию» толкает. Но описывать в «молнии» брак Тароянца без разрешения Гришанкова никак нельзя… А Стаська сказал: можно… Вот черт хитрый! Опять впутывает меня в историю…»

В красном уголке сборочного цеха второй месяц длился ремонт, и поэтому члены комсомольского бюро расположились на эстраде под тусклой лампочкой, где было поменьше грязи и стояло несколько чистых стульев. Инженер Фоминский, секретарша начальника Неля и бригадир комсомольско-молодежной бригады с конвейера Женя Паинцев были в пальто — они уже закончили работать и остались на бюро по просьбе комсорга.

— А почему гражданка Свешнева печальная? — Женя дернул Нелю за рукав. — Я в твои девятнадцать…

— Я бы в твои двадцать пять не бубнила как старик. Пижон!

Роман Фоминский снисходительно окинул Женю пренебрежительным взглядом. В новом, немного великоватом пальто из синтетического меха Женя представлялся модно одетому Роману нелепым и смешным: «Рукава бы сперва укоротил. Кабальеро!»

Если бы не намечающееся расширение цеха, в результате которого — сказали верные люди — Фоминскому была уготована должность заместителя начальника цеха по экспортному производству, бросил бы Роман эту игру-затею в дежурного активиста. Пока же нельзя.

В красный уголок торопливо вошел Игорь. На ходу поправив солдатскую гимнастерку, он прямиком вспрыгнул на эстраду.

— Быстрей давай, — вспыльчиво поторопила его Неля. — И так после каждой смены на час-два задерживаешься.

— Серегин меня застопорил, — виновато развел руками комсорг и рассказал, как по грубой халатности первого заместителя начальника цеха восемь экспортных балок ушли в стальцех на переплавку.

— Ах-ах-ах! — с деланным восторгом воскликнула Неля. — Да об этом уже весь цех говорит. Новость!

Беззаботность Свешневой словно подстегнула комсорга: еще и дня не прошло, а уже все знают о браке Тароянца! Значит, и те мелкие бракоделы-комсомольцы, которых осуждали в «молнии» за грошовый брак, тоже знают… Игорь резко обернулся к благодушно улыбающемуся Паинцеву:

— Женя, ты у нас главный прожекторист в цехе! Так хорошо или плохо, когда по вине первого зама труд бригады стал брехней? Если хорошо, то нечего нам здесь известку нюхать, побежали дожидаться пенсии.

Скуластое лицо Жени посерело. Задумчиво, словно самому себе, он выдавил:

— Бригада Игоря работала вхолостую, экспортники сидели, потом все ломили сверхурочно.

— Серегин… — хотел вставить слово комсорг, но его никто не слушал.

— Как Гришанков смотрит на брак Вагана? — спросил комсорга Женя.

— Выгородит он Тароянца! — бросила ему Лена. — Я еще не слыхала, чтобы где-нибудь рядовой «прожектор» расписал художества руководителя-бракодела.

Неля вяло расстегнула пальто.

— Уф, жарища. Фоминский, хватит челночить глазами. Открой форточку.

— «Молнию» надо, — сдержанно предложил Женя. — Нам нечего бояться и некого.

Фоминский был поражен: такое, на комсомольском бюро, от бригадира передовой бригады цеха! Что они, умом тронулись? Сроду «прожектор» не критиковал начальство. Да если Гришанков узнает, он одним махом разгонит эту камарилью!

Тихо скрипнула дверь. Все обернулись: в проеме, оттененная ярким светом из коридора — сухая, по-стариковски сутулая фигура парторга.

По раскрасневшимся лицам комсомольцев Серегин сразу определил: разговор идет бурный. Осторожно ступая по вздувшемуся рубероиду, он прошел к эстраде. К нему тут же приблизился Фоминский.

— Андрей Васильевич, за те восемь балок они собираются на Тароянца «молнию» писать.

— На первого зама? — недоверчиво спросил Серегин.

Лицо Фоминского осенила торжествующая улыбка: конечно, Серегин не мальчишка, сейчас он поставит горлопана Паинцева на место.

— Кто у вас комсорг? — глухо спросил парторг. Его неприятно взволновала поза молодого инженера. Он с грустью вспомнил, что и перед Гришанковым Роман стоит так же: на лице чуткое внимание и готовность к моментальному исполнению. «Откуда в нем лакейское угодничество? В двадцать-то шесть лет!..»

Из полумрака выступила Лена — напрягшаяся, острая.

— Михайлов у нас комсорг. Другого не надо! — резко ответила она.

Серегин ослабил ворот рубашки, взволнованно потер шею: черт знает что творится. Делать, что ли, им больше нечего?..

Фоминский непонимающе впился взглядом в осунувшееся лицо старого мастера, на котором не было ничего, кроме страшной усталости.

— На зама «молнию»! — запальчиво крикнул Женя. — Что он, зам, царь природы, да?

Парторг внимательно выслушал. Предотвращая готовый вспыхнуть хор мнений, поднял ладонь.

— Верно, ребятки милые. Тароянц не пуп земли. Но ведь существует этакое положение — негласное, что ли? К примеру возьмем. Городская наша газета не может критиковать действия горкома и горисполкома потому, что она их печатный орган. И верно. А иначе что ж оно получится?.. Несерьезна ваша цеховая «молния».