Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

Мои любимые мальчики и мужчины, из вас я пока потеряла только Джимми. В нем все от Гида: глаза и даже то, как он себя вел. Это замечали все, и от этого было тяжело. Эдди умер раньше, чем проявилось сходство, и не успел ничего заподозрить. А Гид не беспокоился — он гордился Джимми и не скрывал этого. Мейбл держала меня за дешевку, существование Джимми и Джо служило лучшим тому доказательством.

А сам Джимми сломался. Слишком был смышлен, чтобы не догадаться, в чем дело. Наверное, ребята его дразнили, потому что он и Джо всегда ввязывались в драки. Но Джо было на все наплевать, а Джимми — нет. До восьми лет он сходил по мне с ума. Потом стал задумываться, его грызли сомнения. Что Гид его отец, сказала, когда ему стукнуло тринадцать. Он узнал и возненавидел. А до восьми лет был самым нежным мальчиком на свете, только и делал, что висел у меня на шее. Узнав, с той же силой, что любил — стал ненавидеть.

Было ему около десяти или одиннадцати, когда школьные учителя приучили его к церкви. Один из них, мистер Брейси, полюбил Джимми и каждое воскресенье заезжал за ним и отвозил в церковь и в воскресную школу, а потом привозил обратно домой. Джо он никогда не звал, только Джимми, но Джо это не волновало. Он не провел в церкви и пяти минут за всю свою жизнь. Наверное, от мистера Брейси Джимми получил больше добра, чем зла. Не могла на него сердиться, даже тогда, когда Джимми рассказал, что мистер Брейси с ним делал. Гиду ничего об этом не говорила.

Но именно попы научили Джимми ненависти. Чем глубже он погружался в религию, тем сильнее меня ненавидел.

Глазом не повел, когда сказала ему, что его отец — Гид. Мы сидели за столом.

— Я никогда не назову его отцом, — сказал он.

— Я тебя не уговариваю. Просто хочу, чтоб ты знал.

— Я вообще не буду его никак называть, — сказал он и слово сдержал.

Гид лез из кожи, чтоб с ним подружиться, звал его с собой то на пастбища, то на рыбалку, но Джимми всегда отказывался. Пока был маленьким, восхищался Гидом, а когда узнал правду, единственным его папочкой стал мистер Брейси.

Джимми оказался единственным человеком, на которого я не могла повлиять. Умела угодить папе, даже помочь Эдди. Для Джимми была что придорожный камень.

А вот с Джо он дружил, несмотря на то, что они оба такие разные. Он занимался спортом и был членом разных команд, поэтому и свои друзья у него водились. Везде успевал, стараясь поменьше торчать дома и работать по хозяйству. Говорили, что он хороший игрок и им гордится город. Джо тоже занимался спортом, но оказался игроком средненьким, потому что для него спорт был занятием несерьезным. Не видела ни одной игры с Джимми — он не хотел. А на Джо несколько раз удалось поглядеть.

Однажды произошел серьезный разговор. Летом Джимми побывал в религиозном лагере, и они там убедили его, что он должен стать священником. Возразить было нечего, только думала о том, как бы к этому отнесся его дед. Гид был против, но молчал. Джонни подшучивал, но как обычно, слегка. Джимми его любил и никогда не обижался на его шуточки.

Вечером в воскресенье Джимми вернулся домой из церкви. Кажется, тогда ему было восемнадцать или девятнадцать. Я лущила на кухне горох. Приготовила ему стакан чая со льдом — дело было летом. Терпимости, чтоб принять чай из моих рук, ему хватало. Похоже, его металл в этот вечер слегка размягчился: он начал задавать вопросы.

— Ты хоть раз в жизни была в церкви? — спросил он. — Хотелось бы знать.

— Конечно, — сказала я. — И в лагерь ездила.

— Тебе что — не нравится бывать в доме Господа? — спросил он, глядя на меня глазами Гида.

Не знала, что ему ответить. Сказала правду — нет, не нравится.

Он понурился.

— Пастор сказал, что я должен привести тебя в церковь и он попробует тебя спасти, — заявил он. — Но я сомневаюсь, что получится. Ты ведь не пойдешь?

Улыбнуться было трудно, но я попыталась.

— Нет, не пойду, — сказала я.

— Ты вправду не веришь в спасение души, Молли? — сказал он.

Иногда звал меня по имени, чтоб причинить боль. Не любил называть матерью. А я терпеть не могла, чтобы так, будто мы просто приятели.

— Джимми, если не можешь звать меня матерью, не зови никак, — сказала я. — Серьезно. Разве не сказано в Библии — чти отца твоего и матерь твою?

Молчал, уставившись в нерастаявший сахар на дне стакана. Прядь волос падала ему на глаза. Хотелось протянуть руку и убрать ее.

— Не очень-то я верю, что церковь может спасать души, — сказала я.

Продолжала щелкать маленькие стручки и раскрывать крупные, а он молчал. Подняла глаза — он смотрел прямо на меня. Как Гид, когда делал больно.

— Ты предавалась прелюбодеянию и разврату, — сказал он. — Женщине падать ниже некуда.

Он вдруг всхлипнул уголком рта и стал похож на маленького мальчика, который собирается заплакать.

— Я стыжусь тебя, мама, — сказал он. — Мне так стыдно, что даже не сказать.

Оторвалась от гороха.

— Что ты такое говоришь, Джим, — сказала я.

Готова была отдать все лучшее в жизни, только бы его сохранить. Умерла бы тут же, если только моя смерть освободила бы его от тяжести, но так просто ничего не делается. Он молчал, а у меня перехватило горло, не могла говорить совсем. Сидели молча.

— Прелюбодеяние и разврат, вот как это называется, мама, — наконец повторил он.

Может быть, он хотел, чтоб я спорила, опровергала, доказывала, что не совершала ни того ни другого, что священник сказал неправду. Положила горох на стол.

— Для меня, Джимми, это просто два слова, — сказала я. — Даже если они из Библии.

— Но ты делала это, — сказал он. — Ты делала это даже здесь, в доме, в котором мы живем.

— Я не говорю, что я этого не делала, — сказала я. — И не утверждаю, что я хорошая. Наверное, плохая. Но слова — одно, а любовь к мужчине — другое. Больше ничего я сказать не могу.

И правда, как словами описать то, что мы переживали с Гидом или Джонни? Как передать словами наши чувства? Джимми ведь никогда ничего подобного не испытывал, — и как же объяснить ему так, чтобы он понял?

— Есть понятия добра и зла, — сказал он, совсем как его отец.

— Наверное, — сказала я.

Ему нужно было, чтобы я спорила, — я не могла. Словно больна или страшно устала. Не проронила ни слезинки, а плакать хотелось.

Наконец он поднялся и пошел к двери.

— Эти понятия есть, — сказал он. — Неправедная жизнь кончается вертелом в аду.

Казалось, что маленький мальчик пытается сам себя в чем-то убедить. Выжечь меня сильнее, чем уже выгорела, не смог бы никто, и вертел представился ужасной глупостью. Занялась снова горохом.

На армейский сборный пункт его и Джо вызвали с разницей в две недели. Вместе с Джонни мы отвезли Джо в Уичито и посадили в поезд. Отвезла бы и Джимми, если бы он позволил. Но он хотел прошагать пешком три мили до шоссе, чтобы ехать на попутке. Даже подвезти его до шоссе не разрешил. Собравшись, он вышел на крыльцо. Сунула ему двадцать долларов, а поцеловать даже и не пыталась. Он простился и пошел, шел и шел через пастбища, не оглянувшись ни разу. Только перед тем как скрыться за Бугром, перекинул чемодан в другую руку.